– Не рановато? Это вроде плохая примета! – говорю я, наблюдая за тем, как он после рабочего дня собирает кроватку, четко следуя инструкции.
– Нет! Ребенок должен чувствовать, что его здесь ждут!
Его ответ звучит убедительно, и я не спорю. Но наш малыш, похоже, этого не почувствовал. В этот раз кровь пошла на шестой неделе. И хотя мы поехали в больницу, я точно знала, что спасать там уже нечего.
Я открываю свои записи. В следующий номер я готовлю материал о медицинском туризме. Это задание Долорес, до своих тем я еще не доросла. Три дня назад, когда я ходила брать это интервью, настроение у меня было другим. Тема проблем зачатия, экстракорпорального оплодотворения, женского и мужского бесплодия меня не касалась. Я была беременна. Но сейчас, открывая этот файл, я точно знаю, что меня ждет, и от этого глаза наполняются слезами. Я едва успеваю взять себя в руки, когда замечаю оживление в зале. Шон с Бриджит хотят сделать объявление. Все это время я старалась о них не думать, старалась не замечать. Но сейчас мне некуда скрыться, я в гуще событий.
Я смотрю на их счастливые лица, и у меня перехватывает дыхание. Я с силой сжимаю кулаки, так, чтобы ногти вонзились в кожу, достигли кости. Мне больно, но эта боль удерживает меня на ногах. Я не могу оторвать взгляд от слащавой улыбки Бриджит. Сегодня она пришла в брюках и кофте свободного кроя. Я давно заметила, как она пошла вширь. Ее зад, больше не выглядит таким аппетитным, как раньше, но Шона это не смущает. Я надеялась, что он ее бросит, но, судя по всему, он собирается на ней жениться, иначе к чему весь этот шум. От этой догадки мне становится дурно.
– Ты уже знаешь? – почти шепотом спрашивает меня Райан, он стоит возле меня и выглядит обеспокоенным.
– У тебя что-то случилось?
– Нет. Я про Шона и Бриджит, – говорит он, кивая головой в их сторону.
В центре зала Шон срывает аплодисменты, открывая бутылку шампанского. Я стараюсь ничего не упустить из виду, но при этом отмечаю, что искренне жду появления Грымзы. Она не может это пропустить. Она должна навести тут порядок. И как можно скорее. Пусть женятся и празднуют свое счастье сколько угодно, но только не так. Только не у меня на виду.
– Кажется, она беременна, – все тем же заговорщическим голосом сообщает Райан.
Я чувствую, как земля уходит у меня из-под ног. Хорошо, что я не надела сегодня туфли на каблуке, а то бы точно упала. Я опираюсь на стол, стараясь никак не выдать своих чувств. Но, видимо, тщетно.
– Все в порядке? Ты какая-то бледная, – продолжает Райан и протягивает мне бутылку воды. – Я чувствовал, что у тебя к Шону что-то осталось.
Он не мог сказать ничего более отрезвляющего. Я не могу позволить меня жалеть. Ни ему, никому другому. Нет, все что угодно, но только не статус брошенки. Делаю несколько жадных глотков воды. Она ледяная. То, что мне нужно, чтобы потушить пожар внутри, чтобы отрезвить голову.
– У меня вчера случился выкидыш, – говорю я и вижу, как лицо Райана искривляется от боли.
– Прости, прости, вот же я дурак, – произносит он, обнимая меня.
Он пытается меня поддержать и утешить, и мы невольно притягиваем внимание коллег.
– Эй, вы чего это тут устроили? Это Шона и Бриджит надо поздравлять! У них скоро будет ребенок и они женятся! – ликует Оззи. – Или у вас свой повод для объятий? Ну, давай колись?
Сложно понять, к кому из нас он обращается, но Райан берет удар на себя. Он говорит о том, что его сын вчера сказал первое слово. Оззи легко верит в эту историю. А я благодарю Райана одними только глазами. У меня нет сил на слова.
Все пьют за счастье будущей четы Белл. И даже Долорес принимает в этом участие. Она говорит им свое напутственное слово, когда я незаметно выхожу из общего зала и уверенным шагом иду к святящейся табличке «Выход».
Желание стать матерью стало для меня навязчивым. Сегодня мне даже приснилось, что у меня уже большой живот и я ношу странную одежду, похожую на парашют. Проснулась я в хорошем настроении, что в последнее время редкость. Часто бываю раздражительной и обидчивой. Я много плачу по поводу и без. Наверное, именно это состояние принято считать послеродовой депрессией. Вот только беда в том, что я никак не могу выносить ребенка.