нного знания прольётся в моё сердце. Быть может, Луи, в пути мне откроются удивительные вещи, неведомые и таинственные, полные самозабвенного ужаса. Но я готов вытерпеть все беды и преодолеть все трудности на моём пути, ибо этот путь верен и ведёт меня к самому себе. В полной мере насладившись лицом опешившего друга, Ганс кратко рассмеялся, и в его смехе слышалась та незамутнённая премудростями лёгкая теплота, которой прежде ему так недоставало. Словно внезапно о чём-то вспомнив, он расстегнул сумку и вынул из неё свёрнутый лист пергамента. Развернув его, он показал листок другу, и Луи увидел свой собственный рисунок, над которым он долго и тщательно работал. На пергаменте было изображено лицо Ганса, с несколько изменёнными чертами, но всё равно прекрасно узнаваемое. - Где ты нашёл его? - смутившись, спросил Луи и тут же сам вспомнил, как по неосторожности оставил свою работу в скриптории. - Я и сам знаю, что рисунок ещё не окончен и требует большой доработки. В общем-то, это моя первая попытка чьего-либо изображения, так что не суди за излишнюю резкость линий. - Нет, ты что! - перебил его Ганс, сворачивая пергамент и снова убирая его в сумку, и продолжил более мягким тоном, - рисунок выполнен мастерской рукой, потому я и забираю его с собой, как напоминание об оставленном друге. Но, думаю, ты простишь меня, не так ли? Прощай же, Луи! Как бы мне ни хотелось этого, но я не могу позвать тебя вместе со мной: ведь каждый человек рано или поздно находит свой собственный путь и следует по нему до конца своих дней. Многие блуждают в потёмках, словно слепцы, жаждущие примкнуть к берегам самоцветного Фисона*, но и они направляются по своей дороге, предопределённой их волей, их мыслью, их стремлениями, т.е. судьбой. Я вижу, ты хочешь что-то сказать, Луи? Не стоит. Пройдёт время, и ты вспомнишь мои слова, и тогда они проникнут в самые тёмные уголки твоей души и осветят их новым, обновлённым разумом светом. Твоё место здесь, в этом разрушенном огнём городе, на этом пустынном пепелище. Твоя судьба - быть здесь, восстать на руинах прошлого и зародить новую жизнь. Новую, а от того ещё более прекрасную и чистую. Благо, её в тебе всегда было в достатке. Пусть же радость, вечно бурлящая в тебе, кипучая и полная ликования жизнь выльются наружу, сотворяя по-новому этот мир, так нелепо и скоропостижно утраченный ныне обездоленными людьми. Друзья, не сговариваясь, оглянулись вокруг, и Луи, под влиянием сказанных Гансом слов, увидел вовсе не останки города и не его последний закат: новая жизнь зарождалась на обломках прошлого. И чем сильнее были разрушения, тем величественнее и крепче представлялись очертания будущего нового города, обновлённого стихией, ещё более оживлённого и изобильного, чем прежде. - Знаешь, ты всегда был ближе к Богу, в отличие от меня, - со сдержанной горечью вдруг сказал мальчик. - Дремлющая в тебе животворящая сила, великолепное и поистине чудесное стремление к благу и счастью, способность творить и создавать нечто новое и непостижимое, - всё приближало тебя к высшему, роднило с рассеянным по всему земному миру великим знанием, приобщало к божественному. Наверное, именно поэтому я так стремился к тебе, словно хотел приблизиться к райской земле, которая впоследствии всегда оказывалась лишь пустынным оазисом, миражом, иллюзией. Только гораздо позже я ясно понял, что моя дорога уходит прочь и от тебя, и от этого места, а тяга к твоему подобию бессмысленна. Так я и решил уйти. Впрочем, что это за глупая болтовня? Будто оправдание пред неизбежным. Тем более то, чем нас так долго кормили в аббатстве, уже совершенно не волнует меня. Будто мы были и не люди вовсе. - А мне внезапно вспомнилась ещё одна фраза Гераклита, - хрипло промолвил Луи и положил руку на плечо приятеля. - Кажется, это единственное, что я запомнил за всё бесконечное время обучения: “Один для меня - десять тысяч, если он наилучший”. Где бы ты ни был, в каком краю бы ни оказался, помни, что я всегда буду рядом с тобой, братом и защитником, что здесь всегда тебя будет ждать твой дом. Пусть мысли об этом не дадут тебе навечно увязнуть в топких снегах севера и помогут согреться твоему замёрзшему сердцу. Хотя я бы предпочёл, чтобы ты не забирался так далеко: хватит ли тебе сил и воли осуществить задуманное путешествие? Внимательно посмотрев на юношу, Ганс заметил за его спиной проснувшуюся и сидящую на крыльце Мари. Она непонимающе наблюдала за приятелями, но не вмешивалась в их беседу, с присущей ей чуткостью ощущая, что происходит что-то важное и непоправимое. - Никогда не сомневайся, Луи. Это самый гибельный путь. Следуй лишь зову своего сердца, и он непременно приведёт тебя именно туда, где ты и должен быть, - мальчик кивнул в сторону хрупкой темнокудрой девушки и добавил с глубоким вздохом, - наслаждайся же этой прекрасной жизнью, позабудь все ужасы и печали: впереди тебя ждёт много достойных и светлых, благородных и одухотворённых, созидающих и действенных, весёлых и беззаботных, поистине счастливых дней. Сам того не осознавая, ты уже обрёл всё то, что скрыто от меня в вечном сумраке, потеряно и обесценено мною же. Но я собираюсь исправить это. Прощай, Луи! Меня давно зовёт дорога. А у меня нет ни сил, ни желания сопротивляться этому громогласному зову. Где-то там меня, быть может, ожидает моя обитель, моё жилище, мой дом. Они вышли за обожжённые ворота города, где Ганс, ступив на тропу, оказался совершенно один. И осознание этого вызвало на его лице счастливую улыбку. Он оглядел тёмные поля, и чувство радостного освобождения и возникающей из самых глубин внутренней силы заполонило его. Более не прощаясь, он пошёл своей дорогой, без страха смотря в широко открытые глаза раскинутого пред его ногами мира. Абрис его маленькой уходящей фигурки темнел вдали, постепенно утончаясь, пока полностью не исчез в туманной дали горизонта. Где будет он? Что увидит? С какими препятствиями столкнётся на своём тернистом и долгом пути? Луи не знал этого. Но он чувствовал прежнюю связь с мальчиком, разорвать которую не способно ничто на этом свете. Сомнения более не одолевали его, и мир воцарился в его душе. Он верил, что с чем бы Гансу ни предстояло встретиться, он с достоинством справится с этим. Мальчик не замечал, но Луи видел всегда, что за глубокой душевной слабостью Ганса кроется стальной стержень и непоколебимая сила, рождающая стойкость. Помог ли он ему осознать эту силу? Луи надеялся, что да. Иначе ни за что не позволил бы ему отправиться в далёкое путешествие длиною в жизнь. Юноша вернулся в город. У полуразрушенного крыльца стояла Мари, ожидая его с ободряющей улыбкой. С руин его бывшего дома спускался отец. “Я буду ждать”, - подумал Луи и смело направился навстречу собственной судьбе.