вушка, напоследок приобняв виноградаря, ловко поднялась и зашагала прочь от него, лавируя меж деревьями, в сторону широкой лесной дороги. Когда её силуэт стал теряться вдали, постепенно истончаясь на горизонте, юноша вдруг очнулся от наваждения и, пришпорив лошадь, незамедлительно помчался вслед за ней. Когда он поравнялся с прелестной незнакомкой, Альберт натянул удила и приостановил кобылу, позволив ей мерно двигаться в такт шагам девушки. Сложно было не услышать столь характерный шум, и девушка уже давно заприметила незваного спутника, преследовавшего её. Тем не менее, она никоим образом не давала повода к разговору, только лёгкий румянец и полуулыбка выдавали всё её внимание к едущему верхом юноше. Тогда он, напустив на себя браваду и напомнив самому себе о высоком благородном происхождении, осмелился обратиться к ней: - Что же заставило вас, сударыня, покинуть родной дом в столь раннее утро, когда рабочие только продирают глаза от бессонной ночи, лениво спеша на поле? Что уж говорить об их жёнах и дочерях, что ещё нежатся в постелях, досматривая удивительные сны. Поверьте, одинокий странник и помыслить не мог, что в долгом изнурительном пути ему встретится столь очаровательная попутчица. Что же вы молчите? О, я не успокоюсь, пока вы не удовлетворите моё любопытство. Так куда же вы держите путь, красавица? Во время всей пламенной речи девушка едва ли взглянула на рыцаря, продолжая величаво шествовать по дороге, впрочем, её смеющиеся глаза не скрывали веселья и тщеславного удовольствия, которые она, несомненно, получала от пристального внимания юноши. Покачивая в руках ставшую лёгкой плетёную из лозы корзинку, она прищурилась на солнце и смахнула с лица упавшую витую прядь. - Столь пригожее утро было бы просто неразумно тратить на сон, - после продолжительного молчания ответила девушка. - К тому же и у простых горожанок могут быть неотложные дела и сложная работа, даже в такие ранние часы. - Да знаете ли вы, куда ведёт эта дорога? Не думаю, что ваш путь оканчивается именно там. Мрачное место, полное лицемеров и лжецов. Таким невинным созданиям, как вы, там не место. Или же вы просто скрываетесь в тени раскидистых вязов от палящего знойного солнца? - спросил Альберт, не отрывая взгляда от лица незнакомки и жадно ловя каждое его движение. - Не буду скрывать, вы правы вдвойне. Именно туда я и держу путь, в замок многоуважаемого графа де Шатильона, - к превеликому изумлению Альберта сказала она спокойным голосом. - Моё вполне посредственное ремесло - кружево, которое, к моему изумлению и большой радости, весьма пришлось по вкусу сеньорам в главном замке нашего графства. Моя работа вместе со мной - их покорной слугой - должна быть там к завтраку. Не сочтите за грубость, но мне следует поспешить, если я не хочу лишиться столь выгодного предложения. Сказав так, она кинула хитрый взгляд на юношу и ускорила шаг, весьма довольная своей маленькой победой. Вновь приблизившийся шум копыт лошади подтвердил её ловкий расчёт, отчего лукавая улыбка расцвела на миловидном лице. - Могу поспорить, что ваша незавидная оценка собственного занятия столь же отличается от правды, как это утро от ураганной ночи. Я не понаслышке знаю о сложностях этого трудного, но поистине бесценного ремесла. Несколько лет назад судьба привела меня во Фландрию, - молвил заинтригованный Альберт. - Как? Вы были во Фландрии?! - изумлённо воскликнула девушка и, остановившись, устремила на него взор лазурных глаз. - Вы должны немедленно всё мне рассказать! В каких городах вы бывали? Что видели? О, умоляю вас, скажите мне, что вы посетили благородный Лилль! Мой бедный город, вечно осаждённый, но никогда не сдающийся! Почему из-за непрекращающихся распрей властей должны страдать невинные горожане, матери и дети? Пусть будут прокляты власть имущие, отбирающие последний кусок хлеба! Не ожидая такой пылкой и полной ненависти речи, Альберт был поражён силой страсти, звучащей в её яростных словах. В начале знакомства он был очарован этой лесной нимфой, но теперь за милой маской женского спокойствия и простоты он разглядел неугасимый огонь, который разом поглотил все его чувства. В её глазах тлела давняя обида, внезапно вырвавшаяся из тесной клетки памяти. - Успокойтесь, милая моя госпожа! Этот город был едва ли не первым, удостоившимся посещения королевского гарнизона, вернуться вновь в который является моей главной задачей и поныне, - словно успокаивая ребёнка, отвечал Альберт, неотрывно глядя в глубину прозрачных глаз прекрасной фламандки, ибо по её краткому возгласу он понял гораздо больше, чем она хотела бы ему рассказать. - Клянусь богами, более процветающего и щедрого города не встретилось более на нашем пути! А люди, почитающие сильнее законов божьих все известные законы гостеприимства, едва ли не вынудили нас поселиться там для охраны границ и во избежание внутренних распрей и смут. Но я почти уверен в том, что ваш интерес отнюдь не случаен! Что за печальные события придали горечь и отчаяние вашим словам? В продолжение речи юноши девушка продолжила свой путь, с грустью и пробудившейся надеждой поглядывая на всадника, который с искренним участием пытался разузнать причину вспышки гнева. Из её плавных, но волевых движений сквозила решительность и целеустремлённость. Альберт ясно видел, что несчастье, очевидно случившееся с нею в давние годы, нанесло ей незаживающую рану. Возможно, обида притуплялась со временем, но внезапно сказанное слово могло снова напомнить ей о несправедливости и беззаконии, некогда довлеющим над нею. - Что же, сеньор, не думаю, что судьба когда-либо вновь сведёт нас на лесной дороге, поэтому на минуту я готова забыть о присущей любой девушке стыдливой чести, оберегающей наши даже совсем обыкновенные чувства и мысли. Краткость будет сопровождать мои слова, поскольку с тех пор прошло столько долгих лет, что от былых воспоминаний остался лишь жалкий скелет, некая общая канва, да бессильная злость, приправленная неутолённой жаждой мести. Уверена, вы много слышали о непрекращающейся вражде между милостивым королём и неутомимыми фламандцами? Их распри преследовали мой бедный родной город, угнетая простой народ, живший в Лилле. Мою матушку-швею и отца-бакалейщика не должна была коснуться эта непрекращающаяся война, но, видимо, так было угодно Богу, который волен по своему усмотрению забирать жизни безвинных людей, - на этих словах девушка презрительно усмехнулась, но тотчас продолжила свой безыскусный рассказ, не желая упасть в глазах рыцаря из-за явного богохульства. - В тот год мне было восемь лет, наш богатый город обеднел и разорился после постоянных битв и сражений, которые часто проходили прямо в стенах города на узких улочках, где торговали люди и бегали дети. В одно раннее утро мать отправила меня с поручением к одному господину, жившему за городом. Дорога была неблизкая, и потому обратно я вернулась ближе к вечеру, когда всё было кончено. Улицы встретили меня кровавыми отблесками, закрытые ставни окон отгоняли меня прочь, а унылое молчание, изредка прерываемое краткими вскриками и завываниями матрон, вселяло затаённый ужас. Не помня себя, я прибежала к родному дому, но встретила на его месте один только обугленный пустырь, собравший в своём чёрном чреве останки домов, деревьев и людей. Некоторые обездоленные жители покидали разрушенный город на длинных повозках, а один добрый человек согласился взять с собой потерянную восьмилетнюю девочку. Тихие слова невесомо повисли каплями слёз на густых ресницах рассказчицы, которая так и не склонила гордую голову и своей осанкой являла скрытую царственность и душевное величие, несмотря на несомненную тягость и горечь рассказа. С тоской и тревогой слушая её речь, Альберт видел пред собой не молодую фламандку-кружевницу, а страдающую Ниобею*, которая даже в камне сохранила неугасимое высокомерие и надменность. Девушка долго молчала, заново переживая в душе горькое расставание с родным городом и глядя прямо перед собой в пустоту застывшими глазами. Когда её спутник решился выразить своё сожаление, она, опережая его, едва слышно добавила: - Вот так я покинула Лилль, оставив там сожжённый дом вместе с родителями и так внезапно утраченным детством. Бесконечные дни, недели, месяцы пролетели за время изматывающего пути, и в их скором течении я хотела утопить всю боль и ненависть, позабыть о тех бесчисленных страданиях, выпавших на долю народа в несчастные годы войны, но есть вещи, которые невозможно, да и нельзя, забыть. Их можно только принять, как мы принимаем со смирением неожиданную болезнь, словно кару за прежние прегрешения. Наконец, возничий довёз меня до графства Порсиан, название которого звучало для меня чудной музыкой, а благодатные поля манили изобилием и роскошью плодов. Уже пешком я дошла до ближнего города, где на площади меня и встретила сердобольная женщина, у которой я живу и по сей день. Густая роща постепенно редела, а по краям широкой лесной дороги одиноко зеленели мощные раскидистые липы, впитавшие своими величавыми кронами всю свежесть мая. На горизонте уже виднелся округлый серый донжон с развевающимся флагом Шатил