Чувство предельного напряжения стало понемногу отпускать его, уступая место привычной за последние годы пустоте. Скрученные в судороге пальцы медленно разжались, отпуская тёмную холодную медь, а грудь задышала исключительно размеренно и неторопливо. Что со мной творится? - снова в тоске подумал немолодой аббат. И как же раньше было просто: тебе говорят, а ты только запоминай и принимай на веру без лишних вопросов. Какое поразительное забвение собственного разума! Нет, прочь, прочь, неугодные мысли! Последние попытки ухватиться за ускользающее равнодушие и беспамятство стали практически бесполезны. Это пугало и тревожило. И казалось, что виновато одно только это навязчивое число, преследовавшее аббата изо дня в день в сумрачную пору этого длинного августа. Оно соединяло воедино импровизированную вереницу университетских и аббатских воспоминаний. Оно навевало смутное беспокойство и трепет, беспричинное отчаяние и отвратительную мерзлоту. На толстой скорлупе появились трещины, и с каждой секундой они расползались дальше и шире, предрекая неизбежное и скорое падение всех защитных стен, за которыми скрывается та, прошлая жизнь, некогда погребенная под осколками разбитых иллюзий. Предчувствие мучило и терзало. А всё потому, что двенадцатый год добровольного заточения в душных монолитных стенах аббатства подходил к концу. Бам! На третьем ярусе высокой цилиндрической колокольни плотный и косматый звонарь повис на тяжёлом десятитонном колоколе, отчего тот медленно и неповоротливо закачался, постепенно расширяясь до тех пор, пока влажный утренний воздух не раскололся под оглушительным раскатом звучного баса. Гул поплыл гонимый ласковым ветром по направлению к городу, рассекая бархатную синеву и сизые туманы, долетел до ближайших ворот, настойчиво требуя внимания к себе нестройной толпы спешащих учеников, и плавно иссяк, затерявшись среди островерхих крыш затейливых ремесленных домов. - Вот бездельники! Снова опаздывают! Прошлое внушение так ничему их и не научило! - в сердцах воскликнул мужчина, как только заметил бегущих по протоптанной дороге детей. - А, впрочем, о чём им думать, в их-то годы? К ним ещё не прилипла всякая грязь этой бесполезной жизни. Но что-то они даже слишком веселы: бегут вприпрыжку и кружатся вокруг одного места, словно стайка вертлявых пичужек. Он прищурился, силясь разглядеть лицо более старшего юноши, вокруг которого стараниями дюжины непоседливых ног поднялось небольшое облако пыли. Над худыми выступающими скулами у самых глаз протянулись сети глубоких морщин, свидетельствующих и об утраченной молодости, и о лишениях последних лет, и о разочаровании и, наконец, о тяжких непрерывных думах. - Неужели же это Луи? Каков наглец! Заявляется спустя неделю бессовестных пропусков с опозданием на час, да к тому же ещё с личным эскортом восторженных поклонников, точно лучезарный и подозрительный наш Людовик.* Хм, подумал он, а ведь и правда есть между ними сходство. Тонкое и неуловимое сначала, но сразу бросающееся в глаза при ближайшем рассмотрении. Одна страсть, как одна тайна, гложет их. И если сильные мира сего успешно скрывают свои тёмные и нелицеприятные стороны, то на лице пылкого юноши можно прочитать почти все самые сокровенные мысли, и не нужно обладать при этом даром пророка или ясновидящего. Ох, и намучился же он с ним за последние годы! Этот мальчик рос на его глазах, иногда пропадая из виду, но всегда возвращающийся, за что стареющий аббат был очень признателен, хоть и пытался это скрывать даже от себя. Мужчина смотрел на окружённого слепым вниманием юношу и видел в нём себя, такого молодого и юного, беззаботного и весёлого, жаждущего наслаждений и срывающего самые сочные плоды разнузданной жизни. Служивший долгие годы в королевской гвардии, он был довольно близок и к самому королю, отчего смог составить свой собственный портрет первого сюзерена страны. И одна из самых сомнительных черт Луи была, несомненно, как родная сестра похожа на главный порок короля. Мужчина и не обратил бы на это внимание, но он слишком часто сталкивался за свою долгую и непростую жизнь с последствиями этой пагубной страсти. Кроме того, он испытал всю тяжесть мимолётной прихоти впоследствии на собственной шкуре. Но, что ещё более удивительно, этот непостоянный юноша, будущий наследник старейшего и опытнейшего кузнеца этого города, бич всех молоденьких и, конечно, хорошеньких девушек, зачинатель всех возможных и абсолютно безумных приключений и развлечений, сочетал в себе качества, присущие и непримиримому врагу Людовика - бывшему графу де Шароле.* Неистовый и безрассудный в честолюбивых юношеских порывах, отчаянно храбрый и решительный, он, всё же, всегда имел при себе запасной план и приберегал пути отступления. Как бы изумились два амбициозных лидера, если бы когда-нибудь встретились с этим ловким прохвостом! Казалось, что два непохожих, как день и ночь, характера объединились в одно целое и не только не обнаружили противоречия, но и не нашли нужным возмущаться по этому поводу, справедливо решив, что худой мир лучше доброй ссоры. - Воистину, поразительный характер! - снова пробормотал мужчина и, взмахнув широкими полами чёрной шёлковой сутаны - одно из последних доказательств его былого богатства, - твёрдой и уверенной походкой направился вниз по каменным ступеням встречать нерадивых учеников строгостью веских и обличительных слов, которые, впрочем, выходили гораздо более мягкими, чем желал аббат. А вот от пронзительного взгляда его тёмных, повидавших жизнь во всех её проявлениях, глаз многим людям хотелось убежать если и не на самый край света, то хоть вон в тот самый недалёкий Бурж. Нет, понимал мужчина, не для того он здесь, чтобы отчитывать чужих детей, но видимость участия соблюдать следует. Так что, глубоко вздохнув с тяжёлым присвистом, он и далее продолжил свой спуск со смотровой башни. - ... а она ему прямо с порога и говорит, что видела жену его прямо пред алтарём, где она якобы всю ночь и провела! И что вы думаете? Они вдвоём идут в монастырь, а там и правда бедная жёнушка лежит, замёрзшая и грустная. А эта сводница тут ещё и о епанче* разговор завела, о той самой, что и посеяла сомнения у ревнивого мужа: у вас, говорит, оставила нынче. Тот бежит домой и, к ликованию своему, находит старухину епанчу вместе с забытым в ней игольником. Клянусь небом, это же гениально! Вот так сводница! И муж в дураках, и влюблённые счастливы! - мужчина узнал в звонких и ясных интонациях голос Луи, который, не скрываясь, в полную силу рассказывал очередную басню из своей весёлой жизни. - Вот так история! Но как ты смог делу помочь? Не слышал слов о твоём собственном участии. Что-то ты выдумываешь, друг мой, или воображение занятных, но неправдоподобных историй входит у тебя в привычку? - чей-то тонкий и неокрепший голосок решил, видимо, поставить под сомнение авторитет их лидера, нарочно придав своей речи скептицизм и некоторую снисходительность. Не успел он закончить предложение, как третий голос взялся урезонивать внезапного бунтовщика, льстиво обращаясь к нахмурившемуся Луи: - Выдумка это или нет, но в любом случае рассказ твой позабавил и рассмешил, а тем ханжам, которые гонятся за правдивостью, стоит не высовывать нос из аббатской библиотеки. - Кого это ты ханжой назвал?! Твоё счастье, что мы находимся на священной земле, иначе сам святой Губерт тебя не спасёт, на коего ты привык так часто полагаться! - Меня это не остановит! Хочешь справедливого и честного боя - моя шпага уже ждёт тебя! - гневно воскликнул мальчишеский голос фразой, явно услышанной на турнире от какого-нибудь честного рыцаря, коих осталось совсем не так много на разорённой войнами земле. Шум усиливался, разрастаясь в широких стенах и уходя ввысь мощным эхо. Несколько оставшихся после заутрени горожан с немым укором смотрели на разбушевавшихся школяров, которые подняли невообразимый гвалт в таком священном месте. Одна свирепого вида корпулентная женщина, подобрав полы широкой суконной юбки, с надменным и презрительным лицом молча прошла мимо них к выходу, что не помешало ей на секунду остановиться около разгоравшейся ссоры и громко фыркнуть, тем самым, видимо, выразив своё отношение к происходящему. В этот момент, подобно вечернему солнцу, выглянувшему из-за кромки серых туч, в тени арочной ниши показался высокий стройный силуэт мужчины, спустившегося вниз со смотровой башни, чтобы поприветствовать опоздавших строгим наставлением. Внезапно вспыхнувшая между детьми ссора отнюдь не улучшила их и без того печальное положение, но навлекла, быть может, ещё более строгий выговор и новые неприятности на их маленькие и легкомысленные головы. В груди аббата зрело глухое раздражение, отчего над его переносицей залегли две глубокие складки, придавая худому лицу суровую мужественность и непреклонность. По обеим сторонам небольшого широкого притвора, отделяющего главный вход аббатства от пространства внутреннего зала, высились каменные изваяния почитаемых святых и грациозно изогнутых ангелов, искусно выполненные руками неизвестного мастера и дарованные аббатству в памятные вре