Следующие 8 лет за границу меня не выпускали.
Подполковник Кичихин, которому я рассказала эту историю (мы как раз говорили о стукачах, и Кичихин убеждал меня, что завербовать можно практически любого), поведением моего вербовщика был просто возмущен: «Дуболом. Я бы, например, на вас не пошел». Не скрою — польстил. «Кандидатов у меня всегда достаточно. Но к каждому надо подобрать ключик. С одним можно сговориться на одних каких-то интересах, с другим — на других. А к третьему с «интересами» и лезть нечего — надо найти что-нибудь весомое: объяснить, чтобы не рыпался, что нет у него выхода, что работать придется. Так сказать, своя профессиональная мастерская», — пояснил он.
На чем же ловят комитетчики своих жертв?
Во-первых, это не всегда жертвы, во-вторых, часто их вовсе не надо ловить — сами приходят. «Я, когда в Воронеже на заводе работал, — рассказывал мне полковник Рубанов, — то мне приходилось буквально отбиваться от добровольных «помощников». Начинаю проверять — точно: метит в кресло своего начальника, надеется, что с моей помощью — в качестве платы — ему удастся это быстрее».
Ну, а если все-таки «ловят», то — как?
По-разному. Вариантов при нашей жизни бесконечное количество: от решения квартирного вопроса или устройства на работу в совместное предприятие до командировки за границу и места в детском садике для ребенка. То есть пообещать могут черта в ступе, вот с выполнением обещанного, после того как «клиент» уже сел на крючок, труднее.
«У меня не был решен квартирный вопрос, я не мог устроить дочку в детсад. Сотрудник КГБ намекнул, что помогут с квартирой». (В. Алещенко, Киев.)
«Если бы я с ними не сотрудничал, то не смог бы устроиться в фирму «Хана», которая строила в Воронеже завод видеомагнитофонов». (М. Ярославцев, кличка «Феликс».)
«Какие-нибудь просьбы к нам есть?» — спросили комитетчики Б. Криволатова — тогда официанта из Новокузнецка. «Есть. Хочу работать в ресторане «Новокузнецкий» …В тот же день я получил перевод на новую работу».{53}
«Как все началось? Когда — помню точно: 25 октября 1985 года. В тот день меня вызвал к себе начальник отдела кадров Ленинградского Комитета по телевидению и радиовещанию. Из литературно-драматической редакции радио, где я работал, я уже тогда уволился: вышла первая книжка, мне был 41 год, решил, что займусь серьезно литературой. Но «трудовая» оставалась на радио, и по старинке я все еще что-то делал для родимой редакции. Так вот, за столом начальника отдела кадров, который, встретив меня, тут же ушел погулять, сидел молодой, подтянутый и аккуратно одетый человек — майор УКГБ по Ленинграду и Ленинградской области Борис Иванович Ткаченко. Он-то и предложил-попросил помогать им. Я без долгих колебаний согласился. Почему? Я ощущал себя чуть ли не чекистом новой формации, так сказать, горбачевского призыва…» — слушаю я пленку своей беседы с членом Союза писателей СССР Владимиром Лысовым[14].
Ловили (ловят?) и на романтике разведывательной работы, на общественной полезности такой работы (ну, например, борьба с коррупцией в высших эшелонах власти), на трудностях с карьерой.
«Я работал в одном журнале, рассчитанном на зарубеж, — рассказывал мне один журналист, назовем его NN. — С КГБ в нашей редакции сотрудничали практически все: это было обязательное условие, если хочешь поехать за рубеж. Заведующий отделом был кадровый чекист, в прошлом разведчик. Сначала мне казалось — разведка, романтика. Ну, а потом уже понял: влип. Сейчас? Звонят иногда, просят написать для них обзор ситуации в стране. Я пишу примерно то же самое, что у себя в журнале, ничуть не смягчаю».
И последняя цитата — из разговора с журналистом Михаилом Казаковым: «Они мне сказали: если я откажусь с ними работать, они испортят жизнь моему брату — он работал в оборонном институте, и жене, на трудоустройство которой я потратил столько сил».
Бывший сотрудник идеологической контрразведки, опальный капитан КГБ Виктор Орехов[15], считает, что есть четыре главных побудительных мотива, почему люди начинают работать на КГБ:
14
Здесь и далее я называю фамилии лишь тех людей, кто публично обнародовал свое сотрудничество с КГБ.
15
Этот тот самый Орехов, который отсидел 8 лет в лагерях за то, что предупреждал диссидентов о грозящих им обысках и арестах. О нем я пишу в Гл. «Реалия эпохи гласности».