На плацу наперерез ему, откуда ни возьмись, вывернулся Маркус. Крепко зацепил плечом и буркнул в полголоса:
- Рожу умой, дебил! Заодно охолонёшь.
И Минас сообразил, что из носа упорно течёт.
Тренировку он всё равно поручил Клаасу как только понял, зачем его вызывают. Так что теперь просто махнул рукой: продолжай, и последовал совету лучшего врага.
Когда удалось остановить кровь, Минас уже действительно «охолонул», и начал, наконец, мыслить связно. Только от связности мыслей стало хуже. Намного хуже.
Капитан отнял собственный подарок, который хоть и не имел материальной формы, но хранился, как самое драгоценное сокровище – в тайном реликварии где-то между сердцем и позвоночником. Теперь в груди было больно и пусто. И если бы причиной, повлекшей настолько суровое наказание, были леность или недомыслие, Минас уже стоял бы на коленях перед дверью покоев Зо Сахаала. Но экзекуторы многократно назвали его вину: недостаточное почтение к легионерам вообще, а отнюдь не игнорирование приказа. Именно насмешка над явно недостойным воином вызвала гнев и повлекла кару. Потому что это недоразумение в доспехах смешного цвета – легионер, а Минас – человек.
Раскрылась и потекла гноем семейная рана. Адмирал не смеет перечить Цесаревичу, иначе никакие заслуги прошлого и достоинства настоящего не уберегут гордеца от гнева Владыки. Кадет не смеет перечить легионеру. И про будущее среди легионеров Наставник тоже всё объяснял не раз: юный космодесантник обязан почитать более зрелых собратьев. Арманорий получил посвящение задолго до рождения Минаса, и теперь Минас – человеком или легионером – навсегда лишен права посягать на авторитет старшего воина. Никакие заслуги и никакое усердие этого не изменят, потому что такова воля Зо Сахаала.
Вспомнилось и отозвалось давней головной болью возникшее сразу после гипномашины сомнение: «То, что я увидел под гипнозом. Так важно, чтобы я в это верил? – Важно, чтобы ты это знал. Вера здесь не при чём». А я всё-таки верил, Наставник. Мне снились величие и благородство, знаешь? Мне снилось, что недостойных легионеров не бывает, и что истинная честь быть одним из них. Я не хочу, чтобы главным во мне было наличие имплантатов, безотносительно всех прочих достоинств или недостатков…
В душевую табуном ввалился взвод «раз», плотно обступил сержанта и начал выяснять, насколько всё плохо. Минас попытался доказать, что всё с ним в порядке, только отвечать на вопрос «чего тогда такой пришибленный?» цитатой из «наставлений достойному отроку» про полезность раздумий о своей вине и справедливости воздаяния оказалось не лучшей идеей. Но как раз пора было идти к сержантам за вечерним нарядом, и Минас благополучно сбежал. Смотреть на будущих легионеров было горько.
По пути Минасу встретился сам досточтимый Зо Сахаал. Хорошая штука – поклон, можно спрятать лицо и не смотреть в глаза. Потому что взгляды тоже умеют говорить, а говорить с Наставником сейчас Минас был совершенно не готов.
Следующий день прошел в тяжелом ожидании своего собственного решения. Впервые в жизни было такое, что Минас знал, как надо действовать, но не находил в себе мужества сделать решительный шаг. Взять и отказаться от славного будущего, которое видел во сне и в которое верил совсем недавно. Бросить взвод, который вроде как дорожил своим сержантом. И отец так надеялся, что хоть в армии хаоситов Минас станет настоящей элитой, наверное, абордажная рота не покажется ему достойной заменой. Это если удастся уйти в абордажную роту. Что станет с родителями, если последний сын просто не переживёт разговора с Повелителем Ночи?
Но оставить всё как есть Минас не мог. Потому что на самом деле ни славное будущее, ни гордость отца не были важны. По-настоящему важным было только опустевший реликварий в груди, на месте которого теперь образовалась черная дыра, пожиравшая силы и волю. И как хорошо было бы искать искупления и вновь бороться за благосклонность и одобрение Наставника! Но причина гнева Зо Сахаала была такова, что признать свою вину Минас никак не мог. А значит, прощения не будет. Надо подойти и честно сказать, что соответствовать требованиям Наставника он не собирается. Но Минас всё медлил. Только нарочито грубо отсылал братьев по взводу, встревоженных его поведением. Это уже не его взвод, незачем сохранять хорошие отношения, потом только хуже будет.
Очень удачно в этот день вернулся Мастер Лем со свитой, и все «первые» увалили в заповедник. А у Минаса вполне официально не было права идти с ними – наряды же надо отрабатывать. Вот и славненько, несколько часов грязной работы вместо общества братьев – то, что надо, на самом деле.
Поначалу Сахаал решил, что наказание пошло глупому ребенку впрок. Таким смирным и тихим Минас не был никогда, а напомнить смертному о послушании всегда полезно. Но на следующий день кадет всё еще молчал и горбился. И проводя тренировку взвода, сам в ней не участвовал, что, в принципе, допустимо для сержанта, но необычно для искренне увлечённого самосовершенствованием Минаса.
На третий день Сахаал начал испытывать раздражение. Понурая неподвижная фигура нарушала слаженное мельтешение на плацу, постоянно попадалась на глаза и портила настроение. Выйдя из своей резиденции, Сахаал решительно свернул навстречу кадетскому строю. И Минас снова молча поклонился, не поднимая глаз. Легионер жестом отправил остальной взвод прочь.
- Ты обдумал своё поведение, кадет?
- Ты обдумал своё поведение, кадет?
Минас почти улыбнулся: Наставник даже сейчас помогает ему. Сам бы он сколько еще решался. Только вот поднять голову всё равно не получалось.
- Да, досточтимый легионер.
- Я хочу услышать, к каким выводам ты пришел.
- Я понял, что не достоин быть в числе твоих воинов, чтимый Зо Сахаал, – главное сказано, и сразу намного легче. И можно, наконец, поднять взгляд. – Ты позволишь мне уйти в абордажную роту?
Лицо легионера осталось непроницаемым. Долгие секунды Минас со страхом и надеждой смотрел в обсидиановые глаза, ожидая приговора, но услышал лишь знакомое:
- Иди за мной.
Значит, быстрого решения не будет. Капитан вернулся в покои, служившие ему рабочим кабинетом, и опустился в массивное кресло.
- Объясни, как ты пришел к такому выводу?
- Я… думаю не так, как дОлжно бессмертному воину.
- Неужели?
- Да…
Повисла пауза, а потом Сахаал недобро усмехнулся.
- Дитя, я хочу знать подробности. Не заставляй меня выпытывать их!
Слова хлынули, как кровь горлом: всё мучительное непонимание, и разочарование, и горечь потери. Пусть Наставник знает, что наказание действительно вышло суровым, и Минас артачится не по легкомыслию. И пусть сам скажет, правильно ли Минас рассудил, что теперь ему нет места среди избранных.
Наставник слушал внимательно и безэмоционально, а потом и вовсе пристегнул лицевой щиток, и неясным осталось – плохой ли это был знак.
А когда Минас выдохся и снова поник, капитан извлек с одной из полок дата-слейт и активировал проектор.
- Что касается превосходства легионера над смертным в данном конкретном случае. Вы оба вызвали мой гнев, поскольку от тебя я ждал большего смирения, а от него – более полезных для вас уроков. Жалеешь, что тебе я не выразил своё недовольство лично?
На экран транслировалась запись с личного регистратора. Под почти невидимым глазу ударом тёмного кулака выламывается из креплений розовый шлем. От второго удара он отлетает в сторону, открывая исковерканное ужасом лицо. Короткое движение, и вся левая часть лица окрашивается алым, а возле рта остается висеть содранный со щеки клок кожи.
- Эту запись я собираюсь подарить его бывшему сержанту. Как видишь, я разделяю твою оценку, и не я один. Что не отменяет законов, общих для всех смертных.
Отключать трансляцию Повелитель Ночи не стал, и при желании Минас мог и дальше смотреть, как на экране мелькает, опрокидывается и влетает в стены яркий доспех.