В конце концов маме все это надоело, она поднялась со стула и уже собралась уходить, как дверь распахнулась и — ф-фух! — внутрь ворвался поток свежего ветра. На пороге с высоко поднятым подбородком и широко расправленными плечами стояла мощная старуха. Поверх седых волос у нее была натянута фиолетовая шляпа с какими-то перьями, прямо как у Робин Гуда. Вот она-то и оказалась мамой моей мамы.
Бабуля была громадной, другого подходящего слова, чтоб ее описать, мне не подобрать. Сравнить ее можно было только с дубом — вечным и огромным. Ее фигура, голос, да что там, даже тень от нее — все было словно с избытком. И в особенности — ее руки: толстые и крепкие, как у здорового мужика. Бабуля молча уселась напротив меня, поджав губы и скрестив руки на груди. Мама, опустив глаза, попыталась завязать разговор, что-то залепетала, но бабуля низким гулким голосом скомандовала:
— Сначала поешь.
Мама волей-неволей начала с трудом заталкивать в рот уже остывший бургер. Но даже после того, как она доела последний кусочек картошки фри, между ними по-прежнему висела тишина. Облизав кончики пальцев, я методично подцеплял с бурого пластикового подноса картофельные крошки, жевал их и ждал дальнейшего развития событий.
В присутствии бабули мама не смела раскрыть рот; закусив губу, она лишь разглядывала мыски своих туфель. Когда на подносе больше ничего не осталось, мама обеими руками обхватила меня за плечи и пискнула как мошка:
— Это он.
Бабуля шумно вздохнула, откинулась назад и сдавленным голосом издала какой-то утробный звук вроде стона. Я потом спросил у нее, что этот стон означал, и она сказала: «Ну что, хорошо тебе живется, дрянь испорченная?»
— Поделом тебе! — закричала бабуля так, что звон ее голоса прокатился по всему ресторану.
Люди стали пялиться на нас, мама зарыдала. Почти не раздвигая губ, она выложила бабуле все, что обрушила на нее жизнь за прошедшие годы. Мне ее рассказ от начала и до конца представлялся сплошной чередой всхлипов вперемешку со шмыганьем носом, но, к счастью, бабуля, судя по всему, понимала каждое слово. Ее руки больше не были скрещены на груди, она убрала их на колени, словно сняв засов с двери. Румянец, пылавший на ее лице, тоже сошел. Когда мама описывала, что со мной происходит, выражение бабушкиного лица стало очень похоже на мамино. После того как мама закончила говорить, бабуля некоторое время молчала, но потом выражение ее лица внезапно изменилось.
— Если все, что она о тебе рассказала, — правда, то ты — чудовище.
Мама, раскрыв рот, изумленно уставилась на бабулю. А та, улыбаясь, вплотную приблизила свои глаза к моим. Уголки ее рта были так задраны, а уголки глаз, наоборот, так опущены, что казалось, они хотят соединиться в улыбке.
— Да, ты — мое чудовище. Самое милое на свете. — Она потрепала меня по волосам так, что стало больно.
С тех пор мы начали жить втроем.
Съехавшись с бабулей, мама сменила работу — стала букинистом и начала продавать старые книги. Понятно, что без бабулиной помощи здесь не обошлось. Но по маминому выражению, бабуля «в душе затаила» и при каждом удобном случае ворчала:
— Я, чтоб свою единственную дочь вырастить-выучить, всю жизнь тток-покки[8] торговала, а она — вы только гляньте! — вместо того, чтоб по книжкам учиться, их продает! Вот же дрянь испорченная!
Если смотреть буквально, то выражение «испорченная дрянь» — ужасно грубое, но бабуля так называла мать постоянно.
— Свою родную дочь дрянью испорченной называет, а еще мать!
— А что не так? Все равно все умрут, всем в земле тухнуть-портиться. Какое ж это ругательство, я ж правду говорю.
Как бы то ни было, но после воссоединения с бабулей мы обосновались у нее. Нам уже не надо было постоянно переезжать с места на место, и жизнь стала понемногу устаканиваться. Бабуля никогда не упрекала маму за то, что та не нашла себе какую-то более доходную работу. Тем более что у нее самой была, что называется, слабость к печатному слову. Поэтому, даже будучи в стесненных обстоятельствах, она все равно покупала маленькой маме много книжек, чтобы та выросла «начитанной, с багажом знаний». Вообще-то бабуля надеялась, что мама станет писательницей. А еще лучше — эдакой элегантно стареющей, ни разу не бывавшей замужем одинокой «дамой-литератором». На самом деле бабуля и сама бы хотела такой жизни, если б только можно было повернуть время вспять. Потому дочку свою — мою маму — она назвала Чжи Ын, что означает «автор». Бабуля регулярно сокрушалась:
8
Тток-покки — колбаски из рисового теста, тушенные в остром соусе. Распространенное блюдо для быстрого перекуса (в т. ч. на улице).