– На высокой горке…!
Я уже говорил, что мы с Сабриной очень хорошо умеем выполнять синхронные действия. Касается это не только схваток. И слаженно спеть «Высокую горку» у нас получилось весьма неплохо…
– Плохо. – Не оценила наших усилий в хоровом пении Томбравец. – Попейте водички из графина. И не вздумайте включить охлаждение воды – только теплую воду. А пока я продемонстрирую, как надо петь.
Она щелкнула пальцами, сыграли первые аккорды мелодии, и она… запела:
– НА ВЫСОКОЙ ГОРКЕ, ДА НА ПРАВОЙ СТОРОНЕ…
Песня закончилась, а мы застыли, замерев столбиками, и смотрели на нее.
– Тем, кто занимается пением профессионально. – Стала объяснять она обычным голосом. – Необходимо беречь свое горло и заботиться о нем. Поэтому нужно смачивать горло теплой водой после каждой песни. А еще – не держать рот открытым, чтобы не застудить горло холодным воздухом. Поэтому, закройте, пожалуйста, рты…
– Оху… – Начала было Сабрина, но осеклась под недовольным взглядом Томбравец.
– Условие нашего сегодняшнего занятия – только одно. Вам запрещается говорить. Можно только петь. Когда вам можно будет что-то сказать – я разрешу. Поняли?
Мы молча кивнули.
«На высокой горке» мы пропели пятнадцать раз. Потом «Падающие листья» – двадцать. Потом еще одну песню… а потом – еще…
И – еще раз «Горку». Вначале каждый соло, потом вместе, потом – дуэтом с Сабриной.
И, разумеется, как старательные ученики, мы не говорили. Только пели.
– Можно говорить. – В опустившейся на кабинет тишине разрешила нам Томбравец.
– ЭТО БЫЛО ОХУЕННО! ХОЧУ ЕЩЕ! – Глубоким красивым голосом сказала Сабрина. И застыла, ошарашенно хлопая глазами.
– САБРИНА! – Припечатала Томбравец. И это был совсем другой «левел», так что Сабрина втянула голову в плечи.
– Ну? – Сабрина с интересом смотрела на меня… и ее голос уже утратил ТУ глубину. – Скажи что-нибудь!
– Я НЕ ЗНАЮ, ЧТО СКАЗАТЬ! – Хотел пожать плечами, но забыл, прислушиваясь к своему голосу. – ОХУ… простите, Ирина.
Сабрина, прищурившись, смерила меня взглядом и бросила косой взгляд на Томбравец. Та почему-то тоже прищурилась и напряглась… ну, как напрягается хищник в момент опасности.
– У братика, наверно, остались какие-то вопросы, которые он хочет задать! – Быстро затараторила Сабрина, осторожно отступая к двери. – Вы тут пообщайтесь, а девочке Сабрине уже пора в кроватку баиньки. Спокойной ночи!
И сокрушительной молнией, явно с использованием ускорения, вымелась из кабинета.
А мы, немного неуверенно смотря друг на друга, остались.
– Ну, имела право. – Пожал я плечами на вопросительный взгляд Томбравец. – Во внеслужебной обстановке имеет право не обращаться по зва…
– Предлагаю спеть еще раз! – Решительно перебила меня Томбравец.
В каюту я вернулся за полчаса до общего подъема. Конечно, Сабрина уже давно спала, и, конечно, проснулась за секунду до того, как я коснулся ладонью ручки входной двери.
– Ничего себе! Что вы там так долго делали?
– Пели. – С некоторым напряжением (горло все-таки побаливало) ответил я. – Дуэтом.
– Только пели? – Подозрительно спросила она. – Столько петь, это же охрипнуть можно!
– Обычные люди и охрипли бы. Но у нас же установлены нанофабрики и аптечки работают. И мы подогретую воду пили…
– И делали длительные перерывы на поцеловаться и на перепихнуться. Засос на шее откуда?
Я отмахнулся.
– Ну и, чё-как? – С горящими глазами допытывалась Сабрина. – Как она в смысле…? – И показала руками, в каком именно «смысле».
Я вздохнул – врать друг другу было бессмысленно:
– Оказывается, когда женщина во время секса таким ГОЛОСОМ говорит твое имя и выкрикивает всякие пошлости, силы появляются из ниоткуда снова и снова. Не можешь остановиться. И не хочешь.
– О-о-о… – Заинтересованно протянула Сабрина. – Великие Звезды, это надо будет запомнить!
«Ага… лайф-хак такой» – впервые с момента «отбоя» уныло подал свой голос «второй». Все-таки, Томбравец – удивительная женщина. В ее присутствии даже «второй» помалкивает и старается не отсвечивать. Ну, далеко не все мужчины могут «переварить» сильную женщину, да. А он еще и является «продуктом» патриархальной дозвездной эпохи. Ему видеть такую, как Томбравец – это «как серпом по яйцам». А мне – наоборот, если даже только ее присутствие пугает мою личную «шизу» до усрачки.
– Ира сказала передать, что на первых порах эффект от пения остается где-то в течение часа. Потом сходит на нет. Но с увеличением стажа этот период увеличивается. Но петь надо регулярно.
– Не вопрос! Лично я не собираюсь забрасывать пение – надо ж думать о своей будущей семейной жизни. Буду петь, например, в дУше.
– Я это выдержу. – Вздохнул я, переодеваясь к утренней пробежке. – Даже пение в дУше стерплю. Я крепкий.
– Ты чего грустный-то такой? Получилось же!
– Как-то слишком легко… – Соврал я. – Почти не прикладывал усилий.
– Ха! Запомни! Духи «Анашелон»!
– Никогда не слышал.
– Бешено дорогие духи от «Лазурь корп.». Выделяют у каких-то насекомых в тропическом поясе планеты Анашелон. Природный афродизиак. Практически не различается мужским обонянием. Не благодари!
– И?
– И она надушилась этим самым «Анашелоном»! Так что не парься вопросом о том, кто кого совратил! Уж явно не ты! И все-таки… – Она нахмурилась. – Чего грустный-то?
Я помялся, но все-таки ответил. И плевать, если прослушивают. Более того, лучше это озвучить, чтобы затруднить работу тем, кто составляет наш психопрофиль – пусть головы ломают, что правда, а что игра:
– Единственная женщина, которую я мог бы полюбить. Увы, конфигурация наших отношений по умолчанию не содержит любовно-романтической компоненты.
Сабрина внимательно посмотрела на меня, в глазах мелькнула тревога. Но внешне – расцвела и весело отмахнулась:
– Ну, и ладно! Не хочешь говорить – не говори! А насчет Томбравец… еще десяток тёлок поваляешь и успокоишься! Я тебе потом другую подгоню, не хуже!
– Спасибо, сестрёнка! – Шмыгнул я носом. – Только обязательно рыженькую!
– Да не вопрос!
Беспокойство в ее глазах осталась. Но его так просто не засечешь средствами скрытного наблюдения.
– Ир, со мной этот прием не работает.
– Ну, попытаться-то стоило… – Улыбнулась она, снова вытягиваясь на кровати.
Кровать в ее четырехкомнатной каюте была полуторной и вдвоем в этой кровати было… несколько тесновато. Но от этого лично мне было только лучше – после секса мы не откатывались по разные стороны кровати, как с Глорией, а лежали в обнимку.
– Даже не пытайся – ты не по этой части. Наставник и инструктор из тебя – великолепный. Снайпер непревзойденный. А поешь ты просто божественно. Но интриги и политика… лучше не пачкайся. Не твое.
– Ты-то пачкаешься. А ведь ты всего в три раза младше меня! Неужели я, молодая еще девка, не смогу в интриги и политику.
– В четыре. – Поправил я. – В четыре, а не в три.
– Гадё-ё-ёныш… – зевнула она.
– В интриги и политику любой… сможет. Но не долго. Пока не сожрут.
– А тебя? Не сожрут?
– Ир… я ж сказал – не работает этот прием на мне. После секса я вовсе не мямля, из которой можно вить веревки, как описывается в книжках.
– Ладно, выметайся из моей кровати, раз на тебе эти штучки из детективных романов не работают – через два часа подъем, я хочу поспать хотя бы это время.
– Спокойной ночи!
– Заявление на отпуск не забудьте в штабе после утреннего построения подписать!
Неожиданно сделалось тоскливо и гадко. Причину искать было не нужно – больше с Ириной мы петь не будем. Ни петь, ни… все остальное, что идет только довеском.
«Щит хэппенс» – впервые после начала наших отношений с Томбравец (и в ее присутствии) подал робкий голос «второй». Смотри-ка, оклемался, болезный! И даже перевод дал. Ну, хотя бы сейчас он попал в точку: «Дерьмо случается».