Господин расхохотался, приказал опять надеть Нино платье принца и женил его на своей дочери.
Якобус кончил; он с гордостью услышал, как мальчик возле него глотал слезы. "Она должна была бы видеть это", - подумал он. Нино думал: "Господи, что если теперь принесут огонь! Ведь у меня мокрые глаза". Он не смел пошевелиться; в комнате царила тишина.
- Синьора Клелия, вам понравилась сказка? - спросил Якобус.
Все ждали. Наконец, из темноты донеслось тоном раздраженного ребенка:
- Я не знаю. Мой отец умирает.
- О! О!
Якобус бросился к ней, он обнял ее в темноте так крепко, как будто хотел оторвать от порога могилы.
- Почему ты не сказала этого раньше? - пробормотал он. - Почему ты не дала утешить себя? Ведь я - твой.
- Я пришла к тебе, да, - но это была ошибка. У меня нет никого. Я совсем одна. Ты, может быть, думал обо мне, когда... раньше вы были так веселы?
Он выпустил ее и велел принести огонь. Он забегал по комнате.
- Герцогиня, не принимайте этого близко к сердцу, умоляю вас.
Как только стало светло, герцогиня бросилась к Клелии.
- Я потрясена, - несколько раз тихо сказала она.
- Нет, нет, я совсем одна, - упрямо повторяла молодая женщина, не сдаваясь. Она не хотела возбуждать участия, она не думала больше о том, чтобы изображать, как раньше, приятную картину жалующейся нимфы. Она не хотела видеть в глазах других отражения своей прелестной мечтательности. Наконец-то ее не должны были больше находить милой. Нет, она хотела быть совсем не милой, совершенно отвергнутой, лишенной человеческого сочувствия и сердечности! В качестве единственного утешения она стремилась к тому, чтобы вносить холодок жути и страха в жизнь счастливых, ограбивших ее.
- Мы пойдем туда, не правда ли, герцогиня? - спросил Якобус. - Синьора Клелия, мы не оставим вас.
- Это лишнее.
Герцогиня обхватила снизу ее беспомощно протянутые, отстраняющие руки.
- Он умирает? Вы не поверите, как я боюсь этого!
Ее неожиданная страстность поразила Клелию.
Якобус смотрел на них; он вдруг присмирел.
- Останься здесь, - попросил он Нино. - Останься с маленькой Линдой.
И они ушли.
* * *
В воздухе было что-то тягостное. Небо разливалось темным пламенем, точно огненный поток из расплавленных небесных тел. Мрак тесных улиц был усеян яркими пятнами: качающимися цепями светящихся разноцветных бумажных шаров и волнующимися рядами девушек в платках - синих, желтых, розовых. Народ праздновал день своего святого. Он двигался взад и вперед, в чаду от жарившегося масла, среди пьяного смеха, влюбленных призывов, заунывных мелодий гармоники и задорных песен мандолины.
Они быстро прошли сквозь праздничную толпу, думая об умирающем.
Клелия возмущалась:
- Я не хочу. Я должна потерять сразу возлюбленного и художника. Я буду бороться, я буду злой, отвратительно злой.
И она с яростью думала, против кого направить свою злость.
Якобус бежал от нетерпения.
"Этот старик невыносим. По какому праву он умирает и мешает мне? Наконец-то мне предстоит овладеть женщиной, которой я добился с Таким трудом; как смеет случиться что-нибудь раньше этого!.. И ей страшно - как и мне".
Она спрашивала себя:
"Почему я боюсь этого мертвеца? Кто был он? Один из служителей в храме богини! Правда, он не мечтал робко и блаженно, как Джина; не привешивал тяжелых венков, не сжигал ароматных трав и не извлекал звуков из больших золотых лир, как это хотела бы делать я. Он был властолюбивый и скупой жрец, который за вышитым совами занавесом считает золотые монеты. Он ломал работающих, он выжимал из них последнюю силу. Что он делал с Проперцией! И все-таки у меня теперь такое чувство, как будто он оставляет меня одну и в опасности, как оставила меня Проперция. Я остаюсь одна с тщеславными фатами, как Мортейль, с леди Олимпией, развратной авантюристкой, с Зибелиндом, врагом света. Сан-Бакко является, как гость; он оставил за собой все подвиги и умеет почитать. Но мальчик Нино еще не может довольствоваться поклонением; его еще только тянет к подвигам... И я сама чувствую что-то в себе, что-то горячее и неумолимое гонит меня из торжественной галереи вниз по высоким ступенькам, о которые разбиваются волны непосвященного народа. Я уже исчезаю в них, я уже погибла.
Ее пугала безрассудная толпа, колыхавшаяся и толкавшаяся вокруг нее. Они взошли на пароход и доехали до Ca d'oro. Когда они вошли в переулок возле палаццо Долан, навстречу им попались три молодые девушки. Три парня наклоняли сзади покрасневшие лица к медно-красным узлам волос и громко распевали у самых золотистых шей что-то нежное, что заставляло девушек смеяться. Одна из девушек держала между зубами розу. Она вдруг обернулась к своему поклоннику и губами бросила ему розу прямо в рот. Герцогиня видела это, входя в портал.
У подножия лестницы толпились слуги. Они вздрогнули при виде своей госпожи.
- Что случилось? - спросила Клелия.
Слуги подталкивали друг друга, корчились, заикались.
- Джоакино, у тебя разорван пиджак... Твое платье совершенно мокро, Даниэль.
Между величественными пустыми мраморными перилами вниз спорхнул с сознанием своего достоинства маленький, нарядный человечек.
- Графиня, я приветствую вас. Вы пришли вовремя.
- Доктор, что с моим отцом?
- Он чувствует себя хорошо, графиня.
- Он останется жив?
- Успокойтесь, - легко бросил врач. - Правда, он не будет жить, но он перейдет в вечность во сне... Ах, вот что...
Он прервал себя.
- Вас удивляет вид людей. Это ничего. У нас только что был маленький пожар в комнате больного... Боже мой, это, очевидно, произошло в момент необъяснимого подъема сил... Меня как раз не было. Граф встал с постели, я спрашиваю себя, как? Он поджег с помощью обыкновенной жестянки с маслом картины на высоких подставках у кровати, столетние шедевры. Эти старые, сухие рамы, этот высохший пергамент, все это вспыхнуло, как солома. Я прибежал вовремя и позвал слуг. Я счастлив, графиня, что оказал услугу вашему дому. Конечно, несколько терракот лопнуло, несколько картин сгорело.
- А мой отец?
- Граф лежал на полу и раздувал пламя. Его рубашка загорелась. Успокойтесь, графиня, ничего не произошло; все обстоит по-прежнему. Моему искусству удалось сохранить графу жизнь, по крайней мере, на ближайшие полчаса. За ближайшие полчаса нам нечего бояться, - или почти нечего: можно ли когда-нибудь знать? Я должен теперь отправиться на важный консилиум, но я сейчас же вернусь. Мое почтение, графиня.