Хоум родился в южном Лондоне в 1962 году, но большую часть своей жизни прожил в Ист-Энде, что наложило существенный отпечаток на психогеографию его текстов... "Я знаю немного о своем происхождении. Я никогда не встречался с моими биологическими родителями. Я знаю, что они были католиками, и моя мать приехала в Лондон еще тинейджером, в надежде убежать от тисков этой религии". По-настоящему он начал в семидесятые вместе с панк-роком, и долгое время играл в ужасных, по его выражению, ска, панк и инди группах. Ска-бэнд назывался The Molotovs... "странное название, но наш певец состоял в омерзительной партии Троцкистов, поэтому нам пришлось примириться со всей этой отвратной лирикой. Потом я играл в нескольких панк-командах, которые были похожи на The Stooges, с непристойными текстами". (В 1998-м, панк-лейбл Sabotage выпустил музыкальный сборник Хоума разных лет - "Stewart Home Comes In Your Face" ("Стюарт Хоум кончает тебе в морду"). Некоторые из этих текстов были впоследствии включены Хоумом при описании почти вымышленного панк-бэнда Alienation в его первом романе "Pure Mania" ("Настоящая Мания"). Со стебовым же анализом диалектики панка можно ознакомиться в его теоретической работе "Cranked Up Really High: Genre Theory & Punk Rock", изданной CodeX Books.
В школе юный Хоум вообще не помышлял о писательстве. "Меня интересовал только рок-н-ролл и фильмы о Кун-фу! T-Rex были первой группой, на которую я подсел. А потом, с началом панка, я стал ходить на множество концертов... The Damned, The Clash, The Stranglers, хотя потом я уже терпеть их не мог, когда они начали выступать в больших концертных залах. Я был также на куче менее популярных групп... Мне нравились Sham 69, Slaughter & the Dogs, Menace, Cortinas, Lurkers, X-Ray Spex, и масса других.... Чаще всего я ходил на Adam & The Ants, еще до того, как они стали чарт-группой, и на Crisis, до того, как они стали Death in June. Я был и на концертах таких команд модовского возрождения, как The Specials, когда они еще продолжали играть в пабах. В шестнадцать я несколько месяцев проработал на заводе, и после этого опыта решил для себя раз и навсегда - больше я никогда и нигде работать не буду. Я хотел заниматься музыкой, но не слишком-то хорошо играл на гитаре. Я выпускал панк-фэнзин ("Down In the Street" - прим.А.К.), играл в разных командах. К 1980-у уже происходило не так много, в чем бы я мог быть заинтересован с музыкальной точки зрения. Через два года мне надоело делать фанзины, я ушел из группы. Музыкальная сцена наскучила. Из панк-рока я усвоил, что могу играть на любом инструменте, вообще ничего об этом не зная. Я ходил тогда на множество арт-выставок... Помню одну в Институте Современного Искусства в Лондоне. Осмотрев ее, я сказал себе: "Это настоящая хуйня. Я могу сделать гораздо лучше".
Выставка, спровоцировавшая Хоума на временное внедрение в артистический мир, представляла собой пародию на рекламные постеры. "Мне показалось, что она абсолютно неинтересна, если мы говорим о проникновении в суть вещей... Ты же можешь посмотреть на Модернистские рисунки и сказать: "Трехлетний ребенок может так сделать". И это, наверное, правда. Банальщина. Меня тогда заинтересовал не тот факт, что я могу это сделать, а то, как мне удасться вывесить что-то на стене в галерее. Я задавал себе вопрос: "Как становятся художником?" И придерживался при этом противоположной Бодрияру точки зрения... Он говорил, что реальное становится поддельным. Я же утверждал, что поддельное становится реальным. Это мой Гегельянизм. Я просто хотел вывернуть все наизнанку. Или это Сатанизм? Я стал в своем роде музыкантом, или не-музыкантом, поскольку ничего не знал об инструменте, пока не взял его в руки; может я стану таким образом и художником? И я начал рекламировать себя, как художника... И выпустил еще кучу листовок, где говорилось: "Теперь, я - художник".
Тогда же он, по собственному признанию, начал писать "в основном банальную поэзию". "Большинство людей, игравших в рок-группах, переключились на поэзию и экспериментальную музыку, отвратительную на самом-то деле. Одновременно происходило поэтическое возрождение. Все эти ужасные поэты вылезали на сцену и читали свои стихи... Об одних больше никто не слышал, другие же, как Энн Кларк, ну ты понимаешь... Они читали о том, как их достало жить на 29 этаже многоквартирной башни, как их шестьдесят раз грабили и содомизировали. Мне все это казалось унылым. Так что я тоже вылезал и читал банальные трехстишия о фруктах и овощах. Я погряз в банальщине на несколько лет. Это подстегнуло меня к созданию плагиатизма, причем я никоим образом не пересекался с пост-модернизмом, поскольку ничего в этом не понимал. В него врубались все эти кошмарные поэты, разглагольствующие об оригинальности. Мое же отношение было: "Идите на хуй. Если вы собираетесь быть оригинальными, то я буду неоригинальным". И я подсел на плагиат, на что меня подтолкнуло чтение Лотреамона".
Критики и журналисты, писавшие о Хоуме, часто начинали свои статьи со сравнений его стиля и творчества с наследием трэш-маэстро Ричарда Аллена, расистского автора романов о скинхэдах. Этот клишированный стереотип самого Хоума со временем стал сильно раздражать. "Я не думаю, что во многом пересекаюсь с Ричардом Алленом. Я пародировал его прозу, но терпеть не мог его политических взглядов. Полагаю, что мое отношение довольно ясно выражено в предисловии, которое я написал к переизданию его книги "Рабы Сатаны", переизданной CodeX... Ошибочно рассматривать Аллена как отдельное явление, вне контекста. Для меня же он был просто одним из палп-писателей, которых я во множестве читал с десяти до пятнадцати лет. Рассматривать Аллена вне контекста, значит попасть в одну из многих ловушек, установленных буржуазными защитниками "литературной критики". Когда я впервые прочитал Ричарда Аллена, он не произвел на меня особенного впечатления... Наибольшее влияние на меня тогда оказали четыре романа Мика Нормана об Ангелах Ада, что я и отметил в предисловии к их переизданию.