Мужские шаги затихают на пороге, хлопает входная дверь, поднимая в доме воздушную волну. Хотя Нелла сквозняка не почувствовала, все свечи в столовой разом гаснут, и она остается в полутьме. А вот и Пибо позвал ее из кухни, она поднимается и осторожно нащупывает дорогу.
Нелла сошла вниз и остановилась на пороге кухни.
За боковым столиком Отто неспешно протирает к обеду серебряные приборы. Она застыла – как бы не показать свое восхищение этими ловкими, проворными пальцами. Хоть он и невысокого роста, плечи у него широкие, и стул кажется маловатым для него. Пока он протирает нож, она стоит как дурочка, не произнося ни слова.
Отто показывает на крюк, на котором Корнелия повесила клетку с попугаем.
– Шумный он у вас, – говорит Отто.
– Простите. Я бы забрала его к себе, но…
– Ничего, мне нравится.
– Правда? Это хорошо.
– Откуда он у вас?
– Дядя принес. Не знаю откуда.
– Значит, не в Ассенделфте вылупился?
Она качает головой. Он что – шутит? Разве такое зеленое пернатое чудо могло родиться в Ассенделфте? Она растеряна. Ему известно название ее городка.
– Вы что, собираетесь весь день простоять на пороге?
Нелла, покраснев, подходит к клетке и сквозь прутья поглаживает попугая. Пибо, ответив на это тихим ик-ик, начинает перебирать перышки, словно что-то ищет. Отто берет вилку и мягкой тряпицей проходится по каждому зубцу. Нелла зажмурилась и вцепилась в железные прутья так, что побелели пальцы. Сияют квадратные кафельные плитки, доходящие до потолка с рисунком, создающим оптическую иллюзию. Такое ощущение, будто стеклянный купол пытается унестись в небесную высь, прорвав оштукатуренную поверхность.
– Это господин Брандт распорядился, – объясняет Отто, перехватив ее взгляд.
– Здорово придумано.
Отто смеется, а у нее внутренности тают и переворачиваются. Таких голосовых модуляций, нежных и одновременно возбуждающих, ей слышать еще не приходилось.
– Мне не нравится, – говорит он.
– Что?
Он тычет прибором вверх.
– Почему? – Она сопровождает глазами движение вилки, так как не решается смотреть ему в лицо.
– Это трюкачество от влажности когда-нибудь отвалится вместе со штукатуркой.
– А Марин говорит, что в доме сухо. И еще что родословная не стоит ломаного гроша.
Он улыбается. Зубы у него белые, как кафель.
– Тут я с ней, пожалуй, соглашусь, – говорит он.
– Насчет родословной?
– Ну, – следует пауза. – Скорее я о сухости.
Перед Неллой огромный трехстворчатый буфет, за стеклом тарелочки и прочая посуда из фарфора. Она впервые видит такую коллекцию. Дома они обходились делфтским фарфором по минимуму.
– В этих тарелках отражен мир хозяина, – говорит Отто. Она пытается понять, чего в его голосе больше, гордости или зависти, но ей это не удается. – Делфт, Дэдзима, Китай. Посуда со всех концов света.
Она встречается с его улыбкой и опускает глаза в пол.
– А Йохан… мой муж… часто путешествует? – спрашивает она.
Отто хмурится, глядя на лезвие ножа, которое ему предстоит отполировать.
– Приходится.
– Но зачем? Разве он недостаточно богат, чтобы послать вместо себя кого-то другого?
Отто пожимает плечами.
– Богатство надо поддерживать, иначе все утечет сквозь пальцы. – Почистив ложку, он складывает тряпицу аккуратным квадратиком. – Пока наши акции идут вверх. – Его палец делает спиральное движение к подобию стеклянного купола у них над головами, и Нелла еще раз поднимает глаза к обманчивой бездне.
– А что произойдет, когда они достигнут самого верха?
– Известно что, мадам. Все покатится вниз.
Мадам. В его устах звучит красиво. Безукоризненно одетый слуга в ее доме называет ее «мадам» – она на седьмом небе, сердце переполняет благодарность, а он, похоже, ничего не замечает.
– Вы путешествуете вместе с ним? – спрашивает она.
Он кладет нож.
– Нет.
– Отчего же?
Отто поднимает столовую ложку, молча разглядывает в ее серебряной выпуклости свои искаженные черты, затем переводит взгляд на Неллу.
– Я не плаваю, – последнее слово он произносит с ноткой презрения, как будто оно включает в себя не только водное пространство и надувшиеся паруса, но и кое-что другое. А еще тут слышится намек, что это не единственное, чем стоит заниматься. – А господин любит море, – добавляет он.
– Я бы тоже полюбила. – Нелла представляет, как они с Карелом дрейфуют в корыте среди камышей, а стоящая на берегу Арабелла умоляет взять на борт и ее тоже. Вечно она путается под ногами, поэтому они частенько не брали ее в свою компанию.
Отто смеется. Придирчиво изучает рукоятку ложки, не грязная ли. Настоящий педант. А она более пристально разглядывает его одежду. Все такое добротное, швы ровненькие, аккуратненько проглаженные, ни торчащей ниточки, ни пятнышка. Под ситцевой рубашкой руки двигаются с естественной грацией. Сколько ему лет? Года двадцать три. Ботинки сияют, словно генеральские. Вот бы оказаться в брачной постели с ним вместо Йохана! Эту мысль, тайно прокравшуюся в голову, она не успела остановить. Она вцепилась в прутья клетки. Интересно, а под одеждой он такой же? Наверняка другой. Собственно, во всем, что открыто ее взору, он не такой, как Йохан… молодость, цвет кожи… и есть в нем еще какое-то отличие, которое она пока не может сформулировать.