Она сидит, не притрагиваясь к третьей перемене, чаше с гребешками в гороховом и сливовом соусе, просто не в силах себя заставить, и тут замечает, что к ней направляется женщина, которую она уже видела раньше. Прямая спина, светлые волосы закручены в этакий замысловатый кок, украшенный черной бархатной тесьмой, в ушах болтаются жемчужные сережки. Женщина придирчиво разглядывает Неллу, и та благодарит бога и Корнелию за маленькое чудо: после переделок платье сидит на ней отменно.
Остановившись рядом, женщина делает глубокий книксен.
– По слухам, вы еще совсем молоды.
Нелла одной рукой сжимает чашу. А женщина, распрямившись, бегло озирается.
– Все гадали, какая вы. – Она понижает голос и наклоняется ближе. – Я вижу, в отношении жены Йохан Брандт придерживается таких же высоких стандартов, – говорит она с улыбкой. Нелле остается надеяться только на то, что ее душевное смятение никак не отражается внешне. Не сказать чтобы в тоне незнакомки звучала недоброжелательность, но слишком уж всё в лоб, это делает Неллу еще более уязвимой, и ей это не нравится.
– Лийк ван Кампен, – представляется незнакомка. – Жена Ганса Меерманса с Принсенграхт. – Она делает паузу в расчете на то, что имена произведут должный эффект. Не дождавшись, ибо взгляд Неллы ничего не выражает, она продолжает: – Мы практически соседи и братья по крови.
Для рафинированной особы речь у нее какая-то искусственная. Слова не спонтанные, а будто заученные и отрепетированные перед зеркалом. А посему и ее дружеский тон сбивает Неллу с толку. Она не знает, что ответить. Уставилась на жемчужные сережки, создавшие над головой надменной Лийк подобие полунимба, размером с молочные зубки, они туманно посверкивают при свечах и, того гляди, оторвутся, слишком уж ненадежно закреплены в отличие от узла волос.
На вид Лийк чуть старше Марин, но у обеих кожа не отмечена печатью изнурительной жизни. На волевом, пусть и невзрачном, лице не видно ни родинок, ни загара, а на крыльях носа и слегка впалых щеках – ни одного лопнувшего кровеносного сосудика. Нет синяков под глазами, никаких признаков физических усилий или выношенных детей. Ее можно было бы даже назвать эфемерной, неземной, если бы не эти стреляющие темные глазки, мгновенно оценившие Неллу с головы до пят – ее серебристое платье, узкую талию, дрожащее запястье.
Нелла силится извлечь свое тело, зажатое между столом и лавкой, но это не так-то просто, к тому же мешает просторная юбка. Лийк наблюдает ее борьбу и терпеливо ждет, не допуская сомнений в необходимости ответного книксена. Кое-как выбравшись из узкой щели, Нелла приседает так низко, что ее лицо чуть не утыкается в иссиня-черную парчовую юбку, кажется, готовую ее удушить.
– Поднимитесь, детка, – говорит Лийк.
Поздно, думает Нелла. Лийк оглаживает свой кок, и тут Нелле открывается то, что должно было открыться: все пальцы до единого украшены кольцами – рубинами, аметистами и переливающимися изумрудами, призванными отвлечь на себя внимание от некрасивого лица. Такое количество драгоценных камней напоказ… как-то не по-голландски. Нелла пытается представить себе такую россыпь на пальцах Марин, но не хватает воображения.
– Меня зовут Петронелла Оортман, – говорит она. – Петронелла Брандт. Нелла.
– Откуда вы приехали?
– Из Ассенделфта.
– Скучаете по дому?
Лийк улыбается, и Нелла замечает, что зубы у нее не идеально чистые. Этой женщине, явно ее испытывающей, надо ответить достойно.
– Нисколько, мадам ван Кампен. Я уехала оттуда три дня назад, а кажется, прошла целая вечность.
Лийк смеется, трогая подбородок кончиками пальцев, посверкивают камешки.
– И правильно. Амстердам – центр мироздания. А как вас нашла Марин?
– Что вы…
Ее вопрос обрывается новым взрывом смеха. У Лийк он похож на выдох, такое выпущенное из себя облачко пренебрежения. Разговора не получается, Лийк просто посылает дротики и смотрит, как они вонзаются в жертву. В ее голосе постоянно слышится этакая забава, однако за показной уверенностью чувствуется что-то еще, что Нелла пока не может облечь в слова. Она с улыбкой смотрит в глаза сопернице, обнажив свои белоснежные юные зубы, от которых должно отскакивать ее внутреннее смятение.
Вокруг них нарастает какофония лязгающих приборов, летают запахи вареных цыплят и тушеных фруктов, то и дело долетает запашок очередной винной отрыжки, но Нелле благодаря магнетизму новой знакомой все это кажется таким далеким.