Она уходит от меня через сумрачные залы, галереи, коридоры, она идет медленно, но я не могу ее догнать, потому что не знаю чего-то, о чем написано в толстой книге, которая лежит на холодном камине. Опасность в том, что книгу хочу получить не только я: за дверьми кухни, слишком советски-типовой для этого громадного дворца с акустическими дырами под потолком притаилась секретарша, изгнанная туда на почистку слезоточивого лука нашим общим коммерческим директором. Где он сам, никто не догадывается, но его фаллическое присутствие неотрицаемо, не зря же этот сон мы видим втроем одновременно.
Боже, боже, что-то же еще надо успеть, пока книга на камине не будет открыта и прочитана кем-то еще кроме меня? Нет, главное все-таки книга, потому что платиновая блондинка, уходящая на встречу с моим идеальным возлюбленным всей своей роскошной черной спиной с золотым брюшком — только бы это была не Танька! Она ведь жива, черт возьми! — это Просто Мария из отдела писем, граничащим с комнатой сумасшедших компьютерщиков и жена моего мужа и Прекрасная Дама со своими многомиллионными вокзалами и вечерами в буфетах и носильщиками. Не уходи от меня, пожалуйста, завтра же я прочту эту книгу, и тайное станет явным, потому что ты-то только идешь в наш маленький коридорчик между кабинетом главного и компьютерной комнатой, а я уже с утра сижу там. Так что лучше — для тебя! — нам встретиться сейчас, пока я не проснулась.
Берлинское время
При всем старании я не могу уловить момент окончания одного дня и начала другого.
Когда я выходила от Стрижевских, было самое настоящее «вчера» с его атрибутами буднего дня: разрывающимся телефоном, несостоявшимися или состоявшимися не вовремя встречами у «Макдональдса», прокуренной кухней и непременным красным вином к ужину. А сейчас в разгаре неоспоримое «завтра», которое принесет с собой такой же обязательный джентльменский набор из раздраженного пробуждения под звук отбойного молотка с соседней стройки, неспешного завтрака под бормотание русской программы телевизора и легкого, вполне законного похмелья.
Берлинское время измеряется не часами, а какими-то непонятными единицами, суть и физическая формула которых для меня пока недоступны. Вполне вероятно, что смена дат произошла в момент, когда в утомленный вагон метро, всем своим видом и запахом олицетворявший пресыщение, неизвестно откуда ворвалась толпа иноязычной молодежи, понятие «ночь» к которой не подходило ровно настолько же, насколько не подходят друг к другу по формату и содержанию докторская диссертация о раннем периоде творчества Гете и формуляр налоговой декларации. А впрочем, «завтра» очень даже могло наступить в ту секунду, когда колесики первого вагона, жалобно взвизгнув, замерли у семафора пустынного тоннеля, поравнявшись с часами, которые показывали ровно на пять минут раньше, чем такие же — но на предыдущей станции.
Время в этом городе способно течь с разной скоростью в зависимости от сосуда, им заполненного. Сосуды — это не только многочисленные часы (порой откровенничающие четырьмя совершенно разными показателями на одном квадратном метре), но и сны с их единственно возможным вторым будущим (далее см. М. Павича, «Внутренняя сторона ветра»), но и я сама. Скажем, когда я перемещаюсь от дома до работы, едва ли проходит и пара мгновений, потому что событий на этом пути нет. (Кстати, именно поэтому я никогда не хожу туда и обратно, вообще, не только на работу, одним и тем же путем, потому что повторение траектории — это заведомое воровство у времени). А иногда за секунды могут пройти часы: как сейчас, когда, перебив ритм собственного гулкого и какого-то болезненного стука каблуками по пустынной и слишком ярко освещенной галерее «Аркад», я вдруг остановилась и на вопрос таких же сумасшедших — иначе как они попали бы в это время в подземный дворец на Potsdamer Platz? — как пройти к метро, я совершенно неожиданно для себя стала объяснять им, что оно уже закрыто и вроде бы абсолютно не к месту поинтересовалась, куда им вообще надо, чтобы устроить потом целый экскурс по маршрутам берлинских ночных автобусов. Думаю, что «завтра» могло наступить и в этот момент, как бы насильственно вырвавшись из вчерашнего контекста в виде моих непредсказуемых действий, пока мысли и разные прочие сотрясания воздуха в коробочке головного мозга продолжали спокойно перетекать друг в друга в ритме вечернего «вчера».