Режим «stand by». Накапливание сил или отдых от несущественных желаний.
Туристы спрашивают дорогу друг у друга и вместе бродят по осенней ленте Мебиуса, занимая пустоты в разноугольных клиньях листьев-пилигримов. Башни пригнулись к земле в воспоминании о вчерашнем урагане. Отражение профиля в стеклянной витрине отражается в наполненной скорлупками жареных каштанов луже. Отраженный звук удара падающего листа о прилавок старьевщика рассыпается на ноты мышиного писка, резонанс глухоты сходит на «нет» на дне желтого конуса.
Зеркала, как ленивые волейболисты, устало перебрасываются картинами и обрывками фраз. Повторенные друг в друге до бесконечности, снабженной тем же символом, что и лента Мебиуса, они могут находится по разные стороны ноября и не знать этого. Время, оставшееся на дне каждого из них, встретится с самим собой только при перелистывании календаря, прозрачные страницы которого исчерчены замысловатыми линиями прошлогоднего гербария. Попытки вернуться назад несостоятельны — листья рассыпаются от прикосновения, но другого направления нет, потому что новая осень придет нескоро и новые листья сейчас — лишь отражение старых, подретушированных желтым светом изогнувшихся в судороге близкого холода фонарей.
Слишком громко сказанные слова не могут существовать в хаосе повторений. Желанию достучаться и желанию забыть не место в паузе ноября, счастливо умирающие листья которого оставляют шанс только желанию ничего не желать и не находить на вчерашнем пустыре памятника тому, чего никогда не было — обнимающихся велосипедов, внешне совсем не похожих на свой прототип, который и раньше оживал в столичной луже, стоило ее только осветить прожектором голубого кошачьего глаза. Унести в кладовку неудачные фотографии легче и безболезненнее, чем сбросить на прокорм всеядному мусорному контейнеру. Радикальные меры возможны весной и сугубо желательны на пересечении остановившегося ветра с первым и последним в этом году снегом.
Зачем искать смысл там, где его никогда не будет — это вопрос листьев, оторвавшихся от далеких корней. Просто лететь, в каждую минуту оказываясь в городе, где все говорят на незнакомом, а может, и не существующем в лингвистических атласах, языке, а если вдруг окажется неподходяще обидно примкнуть к созданной кем-то чужим куче, броситься всем перелетным косяком в черную воду канала и плыть, не сдвигаясь с места, параллельно собственному отражению в небе и свежевыкрашенных перилах моста, подчиняясь только одному оправданному с точки зрения смены времен года желанию в режиме «stand by».
Дрянь
Поганенький я все-таки человечишко. Прихожу в ресторан за пятнадцать минут до закрытия — обслужат. Вот уже и гриль унесли, а я сижу со своим недопитым вином, и только воробей по соседнему столу прыгает, сволочь лупоглазая.
И мыслей великих — никаких. Только о том, как подешевле уложиться на сувениры, как в порядке исключения и в целях всеобщего катарсиса некоторых не только можно, а нужно пускать в ресторан в плавках, и еще о том, из-за кого я даже в отпуске не сплю с воскресенья по вторник, дай Ему бог здоровья. Сегодня среда, пережили, и, как бы сказала Анжелка, посрать. И ни капли жалости к кубинским детям. Попрошайничать надо как-то элегантнее, я тоже денег не печатаю, а жаль.
Хорошо бы найти перламутровую ракушку. А лучше две — себе и Анжелке. Кубинские дети ненавидят нас, наблюдая, как мы часами копаемся в песке. Конечно, не за то, что мы летели десятки тысяч километров, чтобы ворошить их драгоценный песок, а за то, сколько мы перед этим заплатили. Если бы я могла объяснить, что, живя, как они, я не заработала бы даже на песок, это было бы похоже на оправдание кубинского ребенка в том, что он родился там, где всегда тепло: кто мешал мне уехать из страны вечного холода не в страну вечного холода, а чуть дальше? Надо только дойти до косы, впрочем, судя по цвету загара и тяжести пакетиков в руках у встречных дам, явно более опытных в деле поиска ракушек, там уже мало на что можно рассчитывать. Но ведь шторм, а дамы к тому же озабочены демонстрацией обнаженного бюста кавалерам — мне легче, я волевым усилием спасаю внешний мир от такого рода провокации, по молчаливой договоренности с самой собой позволяя эту вольность только под зонтом.
У кубинских детей есть хотя бы цель — построить, скажем, коммунизм. Завидую им, потому что дрянь — но не стала бы такой, наверное, если бы не была постоянно вынуждена казаться хорошей. Кто-нибудь упрекнет Галю-корректора за вселенскую скорбь на рабочем месте, злобное шипение и хлопанье дверьми? Нет, ее эмоциональным проявлениям давно и впрок подписано оправдание: что с нее взять, она же дура. А ты, бедняга, выслушивай ценные советы, сложив пальцы кукишем за спиной, ты же умница, делай вид, что забыла, кто тебе сколько должен, ты же интеллигентный человек, внимай, борясь со сном, откровениям, ты же настоящий друг. А не пошел бы ты, мил человек? Душу тут мне выплескиваешь на своем поганом диалекте, готов от горшка, почасово расписанного, оторваться и со мной кислятиной, для пищеварения неполезной, укушиваться, вот и заветный аргумент в ход пошел, посильнее, чем «Фауст» Гете и мои потертые шорты, приобретенные по случаю незапланированного похудания пять лет назад на распродаже и ставшие теперь вдруг особо эротичными, повиснув на бедрах, невъебенный, как сказала бы Анжелка, аргумент: сварщик такого класса, что в старые федеральные земли приглашают. Ну зачем мне, нежной, все это? Меня, между прочим, муж бросил, три года назад. Что ж молчу-то вежливо, улыбаюсь, как положено, когда принимаешь комплименты? Вроде и воспитанием излишним не отягощена, и происхождением — из самой приличной пролетарски-антисемитской семьи. Так ведь ищу оправдания в собственной неспособности — господи, прости иностранку — к диалектам, а ведь послать бы без суеты и отправиться сочинять законы: не пускать саксонцев в приличное общество (99 % электората — «за», 1 % — саксонцы и сторонники праворадикальных партий) и вменить в обязанность поволжским арийцам говорить между собой по-русски, а не сбиваться на «шац, дас айс шмект гут… или дер? А что он на ней не женился, так это коррект, в ее дорфе он со своим беруфом больше штуки nicht bekommen kann.»