– Эмка, да вызови ты санэпидстанцию, уничтожь тараканов-то, – говорила я ей.
А она мне:
– Зачем, они ведь тоже жить хотят. Тоже Божьи твари.
– Ну конечно, – смеялась я. – У них там своя тараканья цивилизация.
– Да, – серьёзно отвечала она.
Её гнобили соседи по лестничной клетке. Её ненавидел весь подъезд. Из-за тараканов, которые проникали из её квартиры к другим. О ней ходили фантастические сплетни. Соседи не раз вызывали полицию. А она только смеялась. Такая форма самозащиты.
– Эмка, убирайся отсюда со своими тараканами, – раздражённо говорили ей.
– А при чём тут мои тараканы? – отвечала она. – Что они вам сделали? Обычные животные. У вас просто инсектофобия.
– Это не животные, а насекомые, – говорили ей.
– А насекомые что, не живые? Животные от слова живот, жизнь. Всяка тварь есть животное. Разумное. И они тоже. Может, они поумнее вас будут.
Её возражения доводили соседей до белого каления. Её многократно пытались выселить. Но не получалось.
А через дом от неё жила интеллигентная, весьма обеспеченная любительница крепких напитков – Эльмира Ночвина. Да и как ей не пить, если само имя, да и сама фамилия у неё были такие весёлые. Эль мира ночь вина. Эль – это же крепкое пиво. Хмельная фамилия, вкусная – назюзюкаться пивом с вином, и балдеть. Что она и делала. Но предпочитала водку. Самую дорогую. Эльмиру все звали Элька. Почти как Эмку. Но Эльку любили, она дорого одевалась, и у неё был властный голос. И собака у неё была породистая и холёная. А у Эмки – подобранная на помойке ещё щенком, больным, которого она выходила, вылечила, вырастила. И голос у Эмки был пронзительный и тонкий. Непрезентабельный какой-то голос. А Элька была высокая, с большими мужскими ногами, а Эмка по контрасту с ней – Дюймовочка с маленькими ступнями.
Была очаровательная вьюга, я гуляла в своей пушистой длинной шубе. Чудесный морозный вечер. Мимо тащилась со своей вечной тележкой Эмка, гном в дурацкой шляпке, спина согнута, башка вниз, ничего вокруг не видит.
– Эмка, привет! – окликнула я её.
Она подняла голову, заулыбалась. Заговорила о чём-то своём пронзительным голосом. Я её оборвала:
– Ты мне вчера приснилась. Что ты померла дома, и тебя тараканы съели. Большие такие, упитанные, блестящие.
– А кошки-то и собака как? Как они-то, живы?
– Живы, даже растолстели и распушились. Смотрели, как тебя тараканы жрут.
– Ну и хорошо, – засмеялась Эмка. – Пусть жрут. Хоть какая-то польза от меня. Зачем мне тело, если душа-то уже ушла. Пусть хоть живность попирует.
– Да уж, пир ты им устроила царский. Правда, во сне только, в моём. А тебе что снилось?
– Да ничего. Я так устаю, что снов не вижу, – ответила она, и начала было что-то рассказывать про своих уличных питомцев – собак и кошек, какие они были красивые, умные, и как их всех потравили догхантеры, и как они в мученьях умирали. Я не стала слушать этот негатив.
– Ну, пока, Эмка, я спешу, – сказала я, и прошла мимо.
Да, у судеб разный почерк. А мы просто – разные скитальцы. Снег такой хрусткий, мороз так вкусно пахнет. А в голову лезут картины смерти несчастных собак и кошек, жалость, возмущение, злость пронзают душу. Ну, Эмка, вечно ты что-нибудь гадкое расскажешь! В тот раз – про замерзающего бомжа пришлось выслушать, которому она таскала еду, тёплую куртку, сапоги на помойке искала. Просто – старый бомж. И рассказала про него какую-то пронзительную, страшную историю. Мне после этого её рассказа словно душу прищемили. Первый порыв был – броситься спасать человека. Но я тут же затоптала в себе вспыхнувшую искру. Зачем мне эта морока? Мало ли бомжей в Москве, всех не спасёшь. Да и что я могу сделать? В конце-концов, у каждого своя судьба. Но океан эмоций, мыслей распирал мозг, и невозможно было достигнуть дна. И жалость, бездонная, как небо. А потом она сжалась, словно лоскут. И я засунула её в карман прошедших дней. В пятницу меня затащила к себе большеногая Элька. Она купила очередные высокие сапоги ботфорты, кожаные, бронзового цвета. Мы весело болтали, она пила водку, я – кракадэ. Люблю этот чай. На столе была хурма, оранжевая, яркая, вкусная! Элькина породистая собака просовывала морду через моё плечо, хватала хурму, и сжирала. Какая-то необычно всеядная псина. Элька затянулась сигаретой, дорогой аромат повис в воздухе. Налила себе "Абсолют" В не зашторенных ещё соседских окнах сквозила обнажённость года.