— Извините, — спросил он, вздрогнув шеей. — А кто — вернее, за что, извините, — меня ударили? Зачем?
— Спутали, — ответил человек.
— С кем?
— Так. Подумали — впроклятый.
— Впро… — кто?
— Впроклятый, впроклятый… — Ощерившись, человек страшно вздохнул худым ртом и, что показалось Сейсмовичу еще страшнее, улыбнулся, так что глаза его сделались близоруко влажны. — Да вы не беспокойтесь, Николай Николаич. Впроклятые — это присягнувшие на future indefinite и… ну, пользовались всеми благами, а потом, которые… в общем, процедуры испугались, суки. ПО.
— Я не Николай Николаич, — медленно возразил Сейсмович.
— Ах ты, черт… — Человек было ошалело схватился за телефонную трубку, но только ушиб руку, ахнул и гневно обмяк. — А ласты принесут — на Николай Николаича!
— Но почему же меня спутали — с вп-роклятым? — с запозданием сгруппировался Сейсмович.
— Что? — Человек с трудом взглянул на него и, надув щеки, постучал себя пальцем по лбу, оказавшемуся настолько узким при прикосновении, что Сейсмович всерьез задумался о том, что такой срам должен быть захвачен растительностью. — Видите ли, голубчик… — Маневрируя губами, человек мечтательно отстранился от стола, однако утратил равновесие, стукнул кулаком в стену, чертыхнулся и побагровел шеей. — Нужно… ох, пардон… нужно вам было поменьше прятать культю в карман да поменьше хромать. И, скажу вам от души, что если б вас убили, тьфу-тьфу, то убийцы были бы оправданы в тот же день. В тот самый же день.
— Но, — всколыхнулся со стулом Сейсмович, — мне ботинки жмут. Всего-то. И при чем тут, в самом деле…
— А я-то — я-то тут при чем? — удивился человек. — Ботинки жмут… Вы б на себя пять минут назад поглядели. Как вас, простите, еще с каким-нибудь Иван Иванычем не спутали… Ботинки… Нехорошо.
— Черт, — отвлекся Сейсмович, — но как можно оправдать за преднамеренное убийство?
— А вот так: убийц — если б это были даже банальные бегемоты, впрочем, даже наверняка бегемоты — судили бы по смешанному законодательству.
— По какому?
— Господи!.. — Человек патетически взвесил ладонь (предугадав цель этого жеста, Сейсмович отвел глаза) и staccato, так что отозвались серебряные кронштейны, похлопал себя по лбу. — Sancta simplicitas!.. Вы что, с Луны свалились?
— Да, — мрачно кивнул Сейсмович, увлекавшийся астрономией. — Из Моря Спокойствия.
— А шутить потом будете, — обиделся человек. — Когда ПРОК пройдете и благодарить нас станете.
Тут Сейсмович неожиданно прыснул в колени, а человек, поняв, что сказал что-то не то, подчеркнуто и шумно смолк.
Сейсмович сразу извинился, но это не помогло — выгадав победную паузу, человек вышел. Сейсмович пытался его остановить, но зря.
Он потрогал свой увеличившийся затылок, запел от медленной боли и засек время. На стене, поверх спинки стула, только что порывисто отставленного человеком, запеклись маслянистые русла крови. В дешево беленной комнатке был дощатый пол и не было окон. Смысл интерьера состоял в расщепленном столе, данных стульях и мусорной урне под столом. Над притолокой двери еще прикреплялось рельефное изображение удавления рукоголового, принятое Сейсмовичем поначалу и по недостатку зрения за распятие. Было душно и странно находиться в помещении, не зная этажа и приблизительного расстояния до земли. Где-то вовне и взаперти гулко била тяжелая пишущая машинка.
Сейсмович прошелся, держа укороченную, страшно легкую правую руку под локоть. Поэтому он снял новые туфли и пропотевшие от боли носки и бросил их о стену. На пятках и мизинцах его цвели свежие пузыри мозолей. Приблизившись к двери, он выглянул наружу, куда-то в хорошо освещенное, устроенное, и, поперхнувшись, неожиданно заплакал. Он вспомнил, как пятнадцать лет назад ему удаляли аппендицит, но, собственно, не это, а то, как поначалу его ввели не в это помещение, а в то, где голой по колени, трясущейся старухе облаченный во все фиолетовое, сосредоточенно-размашистый, хохочущий ас целился огромным шприцем в правый нижний угол живота.
Потом другой человек принес ему ласты на Николай Николаича и очень удивился, когда, босой и вспухший, он не смог расписаться в соответствующей графе. У этого более молодого, но без малого лысого молодого человека глубоко вдавленные в орбиты плоские глаза схематично изображались тушью на картонных вставках, в самую середину которых были вклеены стеклянные пузырьки со свободно катающимися внутри, гремящими шариками зрачков.
— Надо что-то делать, — предложил этот молодой человек, запрокидывая голову и, по-видимому, глядя на Сейсмовича в упор.