Похоже, у них переворот.
Переворот! Вот почему Качо остался дома и раздирал брови.
Когда Лилиан вошла, Фрида сидела за столом. Не поздоровавшись, выпалила:
– Исабелиту заперли в Розовом доме. Долго это не продлится. Густаво говорит – максимум один день. Снова будут править военные.
– И где они только шляются? – сказала Лилиан. – Кадиш с вечера где-то застрял, Пато уехал в университет, когда я еще спала. Занятия не иначе как отменили. И куда навострится вся эта детвора? – Лилиан покачала головой. – В кои-то веки отоспалась!
– Приспособляемость, – заявил Густаво. Он вышел из кабинета и встрял в разговор, словно Лилиан обращалась к нему. Так Густаво утверждался, показывал, кто в этих стенах хозяин. Он встал между женщинами, пригладил волосы. – Мы научились приспособляться – теперь будем пожинать плоды. Мы привыкли к этому правительству так же, как и к прошлому, и когда оно берет нас за горло, мы этого даже не замечаем. Живем себе и живем, думая: все хорошо. – Густаво сказал это так, будто они сторонние наблюдатели и находятся где-нибудь в Швейцарии. В его голосе даже звучало легкое злорадство.
Лилиан кивнула – спасибо за разъяснение, – повернулась к нему спиной и сказала, обращаясь только к Фриде:
– На меня направили автоматы солдаты из грузовика, а я знай себе иду.
Густаво сделал круг и снова вмешался в разговор:
– На улицах солдаты – кто выйдет на работу? Ясно, что ты. Мы продаем страховку. Сегодня наш день. Ради таких дней мы и существуем. Мы выплачиваем. А нам – платят.
– И? – выдавила из себя Фрида.
– Жизнь. Собственность. Идет переоценка ценностей. Вот увидите, когда все устаканится, многое станет куда ценнее, а многие будут никому не нужны.
Фрида не стала перечить, попросила его совета, а советы Густаво любил давать, даже когда его о том не просили.
– Так что же нам делать? Сидеть тут и ждать?
– Заниматься делом, – сказал Густаво. – Теперь ни жизнь, ни смерть от нас не зависят. А вот нажиться на войне мы можем.
– А с кем мы воюем? – поинтересовалась Фрида.
– В этом вся штука. Главное понять, кто на чьей стороне, и начинать зарабатывать.
Выдав эту сентенцию, Густаво вернулся в кабинет.
Лилиан взяла Фриду за руку.
– Беспокоюсь за Пато… он такой вспыльчивый. Хоть бы он после занятий вернулся домой.
Стакан повис над полом, крепко зажатый поверху пятью пальцами. Пальцами руки, безжизненно упавшей с дивана.
Лилиан швырнула ключи на полочку. Не опасаясь нарушить тишину, бросила сумку рядом у стены. Стакан не выпал, рука не шелохнулась. За диваном виднелся телевизор, за Кубок освободителей сражались «Ривер плейт» и «Португеза». Человечки носились взад-вперед. Черно-белый телевизор утопал в легкой дымке, и мяча Лилиан не видела.
Она подошла, склонилась над диваном, поцеловала Кадиша в голову. Он загасил сигарету в пепельнице на животе, поставил стакан на грудь.
– Если умрешь, я узнаю сразу, – сказала Лилиан. – Прихожу домой – а дыма нет, стакан валяется на полу.
– Разве ритуал – это плохо? – спросил Кадиш. – Если ничего не меняется, кому от этого хуже?
– Никому, – согласилась Лилиан.
Кадиш сел, оперся о боковину дивана, вытянул ноги. Пепельницу переставил на пол.
– Ну и денек, – сказал он.
– Да уж.
Лилиан улыбнулась, шагнула к дивану – сесть. Кадиш задрал ноги, Лилиан проскользнула под ними, хлопнула мужа по коленям. Закрыла глаза, стараясь расслабиться. Прислушалась: звучит ли из комнаты Пато музыка? Она доносилась оттуда всегда и всегда громыхала. Но сейчас ничего не слышно – либо он сидел в наушниках, либо отрубился, а игла застряла. Рабы собственных привычек, что отец, что сын. Оба обожают то, что знакомо.
– Спит? – спросила Лилиан.
– Гуляет, – последовал ответ.
Лилиан вздрогнула и, насупившись, уставилась на мужа, стараясь вникнуть в смысл сказанного.
Уставилась на мужа, а сердилась на себя. Как она не кинулась в комнату сына сразу, проверить, на месте ли он в такой день, в день переворота? А тут еще Кадиш, которому все до лампочки, которому ничего нельзя доверить даже на несколько часов.
– Гуляет? – переспросила Лилиан.
– С волосатиком. Ну такой – похож на осьминога, кругом одна голова.
– Рафа, – догадалась Лилиан. И добавила, вне себя от беспокойства: – Пора бы знать, как зовут друзей твоего сына.
– Короче, этот Рафа зашел, и они намылились в какой-то бар.
Лилиан столкнула ноги Кадиша с колен – так он выпрямится, и она сможет встать и заглянуть ему в глаза.
– Это какой же бар сегодня открыт? Как ты мог его отпустить? – Она посмотрела на дверь, словно ожидала, что из нее выйдет Пато. Потом спросила Кадиша, уже спокойно: – Неужели тебе родного сына не жалко?