Они находились не на возвышении, как предполагал Кадиш. Он думал, что в расположенной амфитеатром аудитории будут сидеть студенты, что-то строчить в тетрадках, пялиться через стеклянную перегородку. Но студентов было всего пятеро, две девушки и три парня, в перчатках и масках, они вполне могли сойти за детей. Среди них была и Лилиан. Ей тоже выдали белый халат, и, если не считать медсестер и анестезиолога, с ней число зрителей доходило до шести.
Доктор повернулся к студентам.
– Движение должно быть равномерным, – сказал он. Потом, подняв локти, начал орудовать стержнями.
Перед операцией доктор зашел в комнату, где, облаченные в халаты, ждали своей участи Лилиан и Кадиш. За его спиной стояли эти пятеро детей в белом.
– Будете тянуть соломинку? – спросил Мазурски. – При всем моем проворстве, я могу зараз сделать только один нос.
Лилиан глянула на Кадиша и в панике дернула головой из стороны в сторону.
– Давайте начнем с меня, – объявил Кадиш.
При этом он смотрел на жену – правильно ли он ее понял? Доктор спросил Лилиан, как у нее с нервами.
– Всякое выдерживала, – ответила она.
– Тогда милости просим – будете свидетельницей того, как я творю историю, – пригласил доктор. – Ринопластика подобного рода – штука не менее серьезная, чем разделение сиамских близнецов. Ведь всегда есть вероятность, – тут он обернулся к студентам, – что одного из них после разделения мы потеряем.
Лилиан наблюдала, пока доктор не ввел в нос штыри. Тут она отвернулась. Студентка рядом с ней приподнялась на цыпочки.
Кадиш быстро заморгал. По крайней мере, ему так показалось, потому что картинка перед глазами увлажнилась, поплыла, а двигались ли при этом веки – кто их знает? Опять же неясно насчет слез. Чувствовал Кадиш что-то или нет – не объяснить, хотя ему казалось, будто голова раскалывается надвое. Словно посреди лба провели линию, и она мало-помалу врезается в мозг – что-то в этом роде. Это расчленение сопровождалось каким-то странным, но очень внятным шумом, идущим изнутри. Может, такие звуки слышат глухие? Раз мир вовне у них выключен, то до них доносится такой чудо-звук изнутри, будто треснула яичная скорлупа. Вот это яйцо Кадиш и видел. Глаза его словно развернулись вовнутрь и уставились во тьму его пустого черепа – в самом его центре плыло большое белое яйцо, и на фоне общего мрака его белизна колебалась, пульсировала, подсвечивалась по краям.
В середине его головы плавало яйцо всмятку.
Доктор сделал какой-то быстрый жест, и во тьму опустилась тяжелая серебряная ложка. Так вот что за звук шел из его головы: это идеальное эхо от стука ложки по скорлупе!
Теперь из его глаз точно лились слезы – или кровь? Яйцо все еще светилось, но теперь красным светом. Он даже попытался пошутить, но что же он из себя выдавил? Потом пробурчал: «Страшный сон» – и отключился.
Наконец доктор вытащил штыри.
– Привычное дело. Будто в клешню рака забираешься. – Бывалая сестра держала наготове щипцы, а доктор шуровал в носу Кадиша скальпелем. Протянул руку за щипцами, вставил их внутрь, чуть поводил кистью, вытащил щипцы и поднял их высоко. – А вот и мясцо – правда, без жира. – И он показал кусище из носа Кадиша.
Лилиан так и сидела отвернувшись: боялась, что ее вот-вот вырвет. Но чем больше она пыталась отвлечься, тем яснее ей представлялось, как капает жир.
Кадиш был в отключке, а жаль – наверняка он получил бы удовольствие, слушая доктора. Есть стручок, в нем две горошины. Обе думают, как бы поесть. Но одной видится яйцо, а другой – рак. В том и другом случае до еды не добраться, не разбив скорлупу.
Доктор поднял руку повыше, и тут его перебил студент.
– Краб, – сказал студент. Брови доктора над маской поднялись, глаза заметались – это кто тут голос подает? Белые халаты студентам не для того, чтобы перебивать его на полуслове!
– Бракки, – сказал доктор, – это вы делитесь с нами таким глубоким наблюдением?
Рука, державшая покореженный хрящ Кадиша, была воздета все так же высоко.
– Да, сэр, – подтвердил Бракки. Потом добавил: – Да, доктор, – опустив «сэра».
– Что «да»?
– Мне кажется, доктор, это скорее похоже на мясо краба, а не рака. По крайней мере, отсюда.
Обдумав ответ, доктор Мазурски повысил голос.
– Я вас сейчас учу, – сказал он. – Так вот, когда орудуешь штырями, ощущение такое, что пытаешься вскрыть клешню рака, а не ножку краба, и важно именно это, а не то, что мясо больше походит на крабовое. – Как бы в подтверждение своих слов доктор взмахнул щипцами, и самый характерный кусок Кадиша – его нос – ударившись о бортик, угодил в ведро.