Он еще что-то подрезал, что-то подшил и заклеил переносицу белым пластырем.
– Voilà, – заключил он.
Кто-то из студентов захлопал в ладоши, и тут Лилиан краем глаза глянула на работу мастера. Вид у ее мужа был такой, точно он пролетел через лобовое стекло машины.
– Кто следующий? – крикнул доктор.
Лилиан подняла руку.
– Я.
– Кто «я»? – не понял доктор: он не видел, кто скрывается под маской.
– Я, – повторила Лилиан.
Тут до доктора дошло.
– Ясно, что вы. Я спрашиваю, кто будет оперировать?
Доктор оглядел студентов. Кроме Лилиан, никто руку не поднял.
– Тогда Бракки, – распорядился доктор, стягивая перчатки. – Мудрости на двоих, надеюсь, проявите ее и в деле. Посмотрим, так ли зорок ваш глаз при ближайшем рассмотрении.
Лилиан взглянула на Кадиша. А от него, как всегда, помощи никакой – лежит себе в отключке.
Бракки уже вышел вперед. Санитар тем временем увозил Кадиша на каталке.
– Вас усыпить? – спросил доктор.
– Нет, – сказала Лилиан. Она указала на мужа – тот уже исчезал за двойными дверями. – Только не Бракки. И никто из студентов. – Она была в ужасе. – Муж сказал, что у вас уговор о троих. А нас здесь только двое. Муж и я.
– Я объяснил вашему мужу, – заговорил доктор, нимало не стесняясь студентов, похоже, ему было на них плевать, – что даже один его нос – уже выгодная сделка. Я сказал ему об этом совершенно внятно. Единственный вариант, при котором я мог согласиться на его условия, – это учебная больница.
– И? – спросила Лилиан.
– Что тут непонятного? Я здесь преподаю. Преподаю хирургию, а не арифметику. Чтобы чему-то научиться, студенты должны все делать сами, потрогать все сами. Верно, Бракки, мой дорогой вундеркинд?
– Чистая правда, – согласился Бракки.
– Вы такую операцию уже делали? – спросила Лилиан. – Он это уже делал?
Оба ответили в унисон:
– Нет.
Лилиан лишилась дара речи.
– Чей-то нос должен быть первым, – заметил доктор.
– Я прочитал учебник, – заявил Бракки. – Вчера вечером, вместе с Айрин. – Одна из двух девушек кивнула, ее маленькие глазки смотрели в упор. – И сейчас наблюдал, как это делает лучший из лучших.
– Он, по сути, уже доктор, – успокоил Лилиан Мазурски. – И он на этом специализируется. Они уже не студенты, а аспиранты. Он не какой-то сорванец прямо с улицы.
– Вот уж нет, – заверил Бракки.
– Ложитесь, – сказал анестезиолог. Он не сводил глаз с циферблата.
Лилиан посмотрела на двери, через которые увезли ее мужа. Потом глянула в глаза доктору: его лицо – узкая полоска над маской – заставляло повиноваться. Казалось, ее нос уже сам прорывается сквозь кожу!
Она легла на стол.
Анестезиолог еще и пальцем не шевельнул, как доктор сказал:
– Сделайте глубокий вдох. Вы вдыхаете легко и привычно в последний раз. Всем нам, остальным, дышать нетрудно.
Лилиан не понимала, что ей дόлжно слышать, а что не дόлжно, что дόлжно чувствовать, а что нет. Ее пригласили присутствовать при операции мужа, и зря: ей никак не следовало бы тут быть. В начале операции ей казалось, что она спит. И видит во сне именно то, что с ней сейчас происходит, но происходит не на самом деле. Потом она вспомнила, почему спит, поняла, что на самом деле вовсе не спит, что вокруг нее сгрудились детишки-доктора, они стоят совсем вплотную, а Бракки трудится в поте лица. Неизвестно почему ей представлялось, как Кадиш летит через лобовое стекло, как машина попадает в аварию, а за рулем сидит молодой доктор. Между тем в ее нос сунули штыри, и сознание прояснилось.
Жесткие ли штыри, холодные ли – этого она не чувствовала. Но по мере того как Мазурски отдавал команды, давление нарастало. Лилиан не верила доктору ни на секунду, но доктор за работой – совсем другое дело. Как изящно, как плавно колдовал он над Кадишем, с какой легкостью вращал инструменты – даже когда отворачивалась, она чувствовала эту легкость. И как ласково он направлял Бракки – словно двигал штыри голосом на расстоянии.
Лилиан увидела яркие огни, значит, глаза ее открыты. Она закрыла их, но ничего не изменилось – огни все еще тут и вокруг них что-то вихрится. Но вот глаза, послушные мысли, закрылись, остался только голос доктора, и давление – оно на мгновение снизилось – снова стало нарастать.
– Ну, что такое? – сказал Мазурски, на этот раз вовсе неласково. – В чем заминка? Смелее, вниз и по кругу, вниз и по кругу. Все в этом мире надо доводить до конца, нужна доводка.
Лилиан вдохнула воздух ртом – и началось «вниз и по кругу». Тырк, пырк – пауза. Она почти ничего не ощущала, кроме того, что лицо ее онемело, но одно чувство не покидало ее – острое чувство: тут что-то нечисто. Пока шла доводка, Лилиан ясно чувствовала – ничего хорошего все это не сулит.