Во всяком случае, несколько первых недель, потому что Кадиш прикуривал от свечей свои бесконечные сигареты, и оттого ей стало казаться, что это всего-навсего суеверие, и к чему зажигать свечи, если никаких других ритуалов они не соблюдают?
Кадиш не считал, что ведет себя по-хамски. Просто ему были ни к чему законы, по которым он считался ублюдком, да и традиции тоже ни к чему. Пусть сами блюдут традиции, которые превратили его в мамзера, изгоя – пусть засунут эту добавочную свечку в свою коллективную задницу.
– Свечи полагается зажигать дотемна, – сказал Кадиш.
– Зачем ты придираешься к тонкостям, если не веришь?
– А вот эту еврейскую традицию – лицемерие от века веков – я как раз не отвергаю.
Лилиан выдержала его взгляд.
– Зажечь свечу для Пато – хуже не будет.
– Не будет, – согласился Кадиш. Лилиан протянула руку, он дал ей зажигалку. – Смахивает не на еврейскую традицию, а на католическую. Но хуже не будет.
Кадиш молча смотрел, как жена зажгла свечи, прикрыла глаза. Почти все ее лицо, кроме рта, было скрыто повязкой. Она пробормотала благословение, загадала желание. Они сели за стол, и Кадиш не мог не признать – как ни дико звучал этот комплимент, – что после исчезновения Пато Лилиан никогда еще не выглядела так хорошо.
– Я добавила еще один слой марли, – сказала Лилиан и пригладила концы пластыря. – Чистая повязка выгодно оттеняет мои глаза.
Кадиш встал, стараясь поддержать благостное настроение, откупорил бутылку вина. Разлил вино по бокалам и быстро выпил. А молятся пусть другие.
– Это не лицемерие, – сказала Лилиан, указывая на свечи. – Так в беду поступают евреи, которые отбились от веры. Просят Бога простить их и молят о помощи.
– Это без меня, если не возражаешь.
– Что без тебя? Не хочешь просить?
– Молить, – уточнил Кадиш.
– Дело хозяйское.
Кадиш поел, Лилиан есть не стала. Сидела, сжав губы, будто боялась, что Кадиш начнет кормить ее с вилки.
– Лилиан, ну пожалуйста, – сказал Кадиш.
– Представляешь, если он сейчас войдет, а мы тут неизвестно что празднуем, вино распиваем.
– Он решит, что мы набираемся сил перед тем, как идти его искать, и это будут лучшие минуты нашей жизни.
– Попробуй его найди. Поэтому сидеть так не след. Я ведь даже не смотрю в окно. Так что он может застать нас врасплох.
Кадиш кивнул. Поднялся, прошел в кухню. Вернулся с подносом, на котором стояла тарелка, на ней покатывался бокал.
– Вот, – сказал он и поставил тарелку, положил салфетку, нож и вилку.
Нижняя губа Лилиан дрогнула. Вот почему она когда-то вышла за него, вот на что он способен.
Кадиш сел. Лилиан взяла бутылку, наполнила бокал для Пато.
– Не может он застать нас врасплох, – сказала она, указывая на резную полочку, где рядом с мешочками с золотом лежали ключи Пато. – Что, если мы уйдем его искать, а тут-то он и вернется?
Кадиш снова встал, прошел к входной двери. Повернул ключ в центре, отвернул ручку и приоткрыл дверь на несколько сантиметров.
– Сына нет, кого тут похищать.
Кадиш вернулся к столу, отрезал кусок бифштекса, потянулся положить его на тарелку Пато.
Лилиан его остановила.
– Это уже перебор.
– А дверь? Не побоишься спать с открытой дверью?
– Так, пожалуй, даже лучше. В том случае, если мне удастся заснуть.
Теперь встала Лилиан. Она обошла стол и поцеловала Кадиша, долго не отнимая губ от его затылка.
Кадиш замер. Хотел продлить поцелуй. В нем была та же сила страсти, с какой Лилиан пыталась заставить сына выйти из-за угла.
После ужина они пили кофе, Лилиан в своем кресле, Кадиш – перед телевизором. И так они и сидели, пока не погасли свечи, Лилиан поглядывала на них – какая догорит первой? Только бы не сына.
Кадиш выключил телевизор и пошел в спальню, Лилиан последовала за ним. Он присел на угол кровати, расстегнул рубашку, стащил через голову майку, легонько крякнул, наклонился, чтобы снять носки, и помедлил в надежде, что Лилиан снова его поцелует.
И она его поцеловала. Прижалась губами к его шее.
И было так, как когда-то, когда Пато только-только родился, и его люлька стояла рядом с их кроватью, а они занимались любовью. К страсти примешивалось изумление, и тут Кадиш понял и какая на нем лежит ответственность, и что все в этом мире взаимосвязано.
Глава двадцать седьмая
Крик был такой громкий, что Кадиш подскочил и кинулся по коридору ему навстречу. Лилиан он застал в ванной, она держала в руке повязку. Даже глядя на жену сбоку, в профиль, он сразу все понял – еще до того, как она повернулась к нему.
Лилиан снова завопила и когда наконец обрела дар речи, Кадиш только кивнул. Что он мог сказать, если Лилиан заявила: