«Министр любви» проводил экскурсию по пляжу. Песок был тонок.
Солнце — нежно. И море ласково, как голос мамы.
— Главная фигура — вот! — Зовша указал на пустое одеяло, — очки — здесь, она — в море!
— Где?
— За четвертой мелью. Плавает, как дельфин. Лида, Киев, 22 года, рост 176, глаза голубые, рот чувственный.
Он вытянул руку в сторону курортной поликлиники:
— Там, у скамейки, Оля с Кирой, близняшки, студентки, динамистки. Шесть раз водили в «Лидо» — пустэ майсе… Раскладушка в воде, видишь? На ней Наталия, балерина, таз выше головы, когда идёт — качает!
— Почему? — не понял я.
— Меня! Меня!.. Прямо на нас идёт Нинель, не смотри, неудобно, биолог из Таллина, ты видел когда‑нибудь такой живот, не смотри, неудобно… Справа проплывает Людмила, Москва, жена профессора, но свободна. Старик, она на тебя глядит, поздравляю. Поздоровайся, только не суетись.
— Здрасьте! — сказал я.
Людмила проплыла, не повернув головы.
— Зачем ты меня поставил в неловкое положение? — спросил я.
— Ша, ты ей понравился, — успокоил Зовша, — надо знать женский нрав. На пляже — с 10 до двух. В три ест в «Корсо»… Вон, с мячом — Агнесса, таких плеч больше нет, самая тонкая шея…
Он знал всех девушек пляжа, — от Булдури до Дубулты, он махал рукой, кланялся, прикладывался к ручке, что‑то записывал в тетрадь.
— Ну, — закончил он экскурсию, — вкратце — всё. На этот сезон ты в курсе. Ориентируйся сам. Ожидаем, правда, ещё двух артисточек из «Малого», но что это меняет.
Здесь к «министру» подошёл кто‑то приземистый и коренастый.
— Боря Руц, — представил Зовша, — чемпион Риги по борьбе. В чём дело, Боря?
— Михеле, — начал Руц, — объясни, почему гойки мне дают, а наши нет?
— Конкретнее, — попросил Зовша.
— Познакомился с аидешке из Вильнюса, папа — дантист, мама — стоматолог.
— Классический случай, — сказал Зовша и раскрыл тетрадь: «Аидешке из Прибалтики, родители — врачи, — даёт только после свадьбы». Он захлопнул тетрадь. — Ясно?!
— Ты что, хочешь, чтоб я женился? — обалдел Руц.
— Я ничего не хочу — я тебе читаю законы любви! — он постучал по обложке…
«Министр» работал бухгалтером на мясокомбинате и каждый год получал от своей работы конуру в Дзинтари, два на полтора, зато в центре, в двух шагах от моря.
В комнате могли разместиться плавки Зовши и железная кровать, на которой у Зовши никогда не получалось выспаться.
Случалось, что ему удавалось прилечь, но тут же раздавался стук в дверь.
— Мишка, такую бабу подклеил, из Тбилиси. Не можешь на пол — часа?..
— Зовша, друг, на десять минут, приткнуться негде…
— Старичок, богиня, завтра улетает, — на часик?..
«Министр» брал тетрадь и тащился на улицу. На Турайдас он покупал в киоске чищенный фундук, хрустел им, и на скамейке, при закатном солнце, что‑то записывал.
— Что вы пишите, молодой человек? — интересовались сидящие евреи.
— Библию любви. — скромно отвечал Зовша.
— Мишуге, — шептались евреи.
Он писал и при восходе. И ночью — каморка его в те далекие годы, когда некуда было приткнуться, была очень популярна, а ключик от неё был предметом мечты всего взморья. Он переходил из рук в руки, как подарок судьбы. Потому что подкадрить чувиху было раз плюнуть, но найти хату, куда бы с ней пойти — это была проблема проблем.
Не успевал «министр» появиться на пляже — к нему сразу кто‑нибудь нёсся, сломя голову.
— Зовша, — говорил Рафик, — понимаешь…
— Понимаю, — отвечал Зовша и доставал ключ, — до двух тридцати! В полтретьего придёт Зяма. «Рислинг» под кроватью.
— Мишка, — неслось с дюн…
Министр доставал ключ:
— С 6–ти до 7–и. «Рислинг» под кроватью.
— Министр!.. доносилось из моря.
— В шесть утра! — отвечал Мишка, и ключ летел в море, — «Рислинг» под кроватью.
Иногда Зовша отказывал.
— Прости, — говорил он, — всё забито! Сократил даже время пребывания, — и добавлял: — Год активного солнца!
Каморка эксплуатировалась круглосуточно. Днём ещё куда ни шло — «министр» мог пойти на море, в кафе. Хуже было ночью — он болтался от «Лидо» до станции, от моря до реки Лиелупе, по темному лесу, по вымершей Турайдас, в обнимку со своей голубой тетрадочкой и, пока другие занимались любовью, создавал свою «Библию любви».