День был похож на день — обеды, лососи, Кристен, Свенс, проценты, вечера у камина.
Самое страшное — были вечера у камина.
Днем он ещё мог уходить, болтаться по городу, глазеть на эту новую жизнь. У камина надо было сидеть!
— В Дании вечером сидят у камина, — говорила Сельма.
И он сидел. И молчал. И ждал десяти часов. Били куранты.
Кристен жал руку. Откланивался. Вставала Сельма.
— Я тебе постелю? Туалет справа.
— Почему ты мне всё время это повторяешь?! — взорвался Оскар.
— Ты дважды сходил в туалет Кристена. Он торопился на работу — а туалет был занят.
— Он мог сходить в мой.
— В Дании в чужие туалеты не ходят.
Он стал убегать с утра. Шатался в порту. Ел селедку с луком. Листал книги на непонятном языке, тянул пиво, наблюдал за людьми…
Он уходил с завтраков. Не являлся на обеды, сестра шумела, они ссорились. Он мечтал, чтобы камин сгорел. Тот светился пламенем, но не сгорал.
Однажды синим датским вечером, когда куранты пробили девять и оставался ещё час, целый час, он вдруг вспрыгнул на мраморный столик с аперитивами, опрокинул «Шерри — Бренди» и начал отплясывать «Фрейлахс». Руки его летали, язык цокал, глаза блистали. Датчанин мирно курил.
— В Дании на столе не танцуют, — сказала Сельма.
— Что делают в Дании?! — спросил он, — вешаются?! Я повешусь!!
Где крюк? Где веревка? Я повешусь! Зачем я отказался от места на кладбище? Кристен, дружище, почему ты открываешь свой рот, только чтоб зевнуть? Сельма — Роха, оставь себе катер, но скажи мне тёплое слово! Почему, когда ночью вы сходите — вы говорите о кронах?!
— В Дании… — начала Сельма.
— Задушу! — сказал он, — в Дании душат? Задушу!!!
Он выбежал в ночь и порвал бумажку с адресом, он хотел затеряться, сгинуть! Его привели домой добрые люди, доброжелатели, с улыбкой.
Ночью Сельма вызвала Ивара, их брата. Он прилетел первым самолетом. Она встретила его в аэропорту взмыленная, возбужденная, путающая датский и идиш.
— Забери его, — начала она, — или я повешусь сама или повешу его!
Я не знаю, что делать — ничего ему не нравится, называет меня Саррой, ходит в туалет мужа, завещание его не интересует, забери его, Ивар.
Она продолжала орать на эскалаторе, в машине.
«— Она орёт даже с закрытым ртом», — подумал Ивар.
Он решил быть миротворцем — он обнимал Оскара, во всем ему поддакивал, утешал и, наконец, решил увезти его. Показать ему Скандинавию и первым делом — Осло.
— Зачем мне Осло? — удивился Оскар, — я молчал в Дании — теперь буду молчать в Норвегии?
— Тогда махнем на Мальдивы.
— К каминам?
— Там нет каминов — пляж, океан, пальмы. 7000 километров.
— В такую даль?! Не хочу.
— А что бы тебе хотелось?
— Что б мне хотелось?.. Ходить во все туалеты, справа и слева, чтобы Сельма стала Саррой и взорвать камин. Я хочу взорвать камин!
— Пойдём, сначала пообедаем, — предложил Ивар.
— Зямка, я не голоден, поверь мне.
— Меня зовут Ивар, — сказал он.
— С каких это пор?
— С тех пор, как я в Норвегии.
— Ты хочешь сказать, что ты — норвежец?
— Да, если хочешь.
— А дети?
— Тоже.
— Бедные мама и папа. Слава Богу, что они не дожили до датчан и норвежцев.
— Оскар, пойдём поедим, я не ел дня два…
Ивар выбрал богатый китайский ресторан «Три счастья».
— Целых три, — улыбнулся Оскар, — мне б хватило и одного.
Ивар заказал суп из соловьиного гнезда, копченный акулий плавник, ус кита в соусе из струи, которую тот выпускает.
— Почему я должен есть чей‑то дом, — сказал Оскар, — плавник карпа в сто раз вкуснее, а струя кита — это пишахс! И почему все косят?
— Это китайский ресторан, Оскар.
— Ну и что? У нас китайцы не косят. И попроси вилку. Что это за палочки — в моём возрасте кушать палкой?
— Тебе не нравится у Сельмы? — спросил Ивар.
— Я не знаю, — ответил Оскар, — муж её за 30 дней не сказал ни слова, дети её — викинги, белые, сильные, прости меня — идиоты, она готовит только рыбу. В доме такие запахи — у меня ощущение, что я на втором рыбном заводе… И потом — все постны, как фрикадельки для желудочника.
Оскар замолчал.
— Я пожалуй, поеду домой! Конечно, у нас нет мяса, свободы, но меня хоть могут прирезать — и я предпочитаю быть прирезанным, чем сдохнуть здесь от скуки. Тогда её муж, может быть, произнесет слово. Я мечтаю услышать его голос. Все вы здесь заняты, решаете мировые проблемы, и ни у кого нет времени посидеть и вспомнить наше давнее детство, наше взморье, дюну, на которой валялись, костры на Лиго, смоляные бочки, которые горели всю ночь, камыш, которым стегали по голым ногам. Ты помнишь ноги Арии?..