— Что вы делаете?! — кричала Лузанна, — вы лупите меня!
— Лузанна, — тревожно спросил Рафик, — это ты?!
— Нет, — сказала Лузанна, — не я!
— Ах, паскуда! — вскричал Рафик и начал колошматить Лузанну.
— Позвольте, позвольте! — вопил профессор, — ошибка! Вы бьёте меня!
— Тварь! — Рафик продолжал колошматить профессора, — как ты могла переспать с гоем?!
— Извиняюсь, — профессор был возмущён, — что значит — с гоем?!
Я почётный член! Не ожидал в своей комнате таких расистских речей!
— Спать с гоем?! — продолжал вопить Рафик.
— Заткнитесь! — сказала Людмила, — вы можете спать с русской, а мой муж — светило! — не может с какой‑то еврейкой?!
— Что значит с какой‑то?! — Рафик был возмущён, — это моя жена!
— Это ты, Рафик?! — несколько запоздало спросила Лузанна, — это ты, паршивец?!
— Нет, не я, — ответил трубач и саксофонист.
— Ничтожество, привёл гойку! — завопила Лузанна, — меня мама предупреждала — «он волочится за гойками!»
— Тихо, тихо, — вступил профессор, — не будем ругаться! Бренный мир!.. Неужели даже в кровати мы не можем забыть про национальность? Давайте хотя бы в постели будем интернационалистами.
— Заткнись, интернационалист, — попросила Людмила, — в кровати надо быть мужчиной, а не интернационалистом.
— В кровати надо быть женщиной, — заметил профессор.
— На что вы намекаете? — возмутилась Лузанна, — это я не женщина?!
— Оставьте меня в покое, — попросил профессор, — это так, общефилософски. Я — за любовь! Я люблю всех! Я не делю людей — у меня все друзья евреи!
— Получите, профессор, — Рафик хрястнул уролога по шее.
— За что, простите?
— У кого все друзья евреи — тот антисемит! Вы не знали?
— Ах, так. — профессор встал, — мне здесь больше нечего делать! — Пойдёмте, Лузанна!
— Что?! — возмутился Рафик.
— Пардон, Людмила…
Назавтра почётный уролог с супругой покинули балтийские берега…
Весь сезон пляж только и говорил об этой истории.
Рассказывали, что профессор отбил Рафику почки и впервые испробовал на нём новую операцию, которая прошла успешно, за что профессор получил звание почётного уролога Кембриджского университета.
Рафик ничего не мог возразить, поскольку вместе с Лузанной эмигрировал в Польшу.
Другие утверждали, что Рафик, в приступе бешенства, так и не включая свет, откусил почётному урологу член и профессор сам на себе провёл уникальную операцию, за что стал членом — корреспондентом академии наук Индонезии.
Третьи говорили, что и Людмила, и Лузанна, видимо, после непродолжительного лежания друг на друге, стали активными лесбиянками и поселились в Паланге…
Тяжелее всех эту историю перенёс Зовша. Он даже заплыл за четвертую мель и выбросил второй ключ в море…
Неизвестно, сколько бы ещё пляж болтал обо всём этом, если б не произошло событие, затмившее историю с профессором, саксофонистом и их жёнами.
В начале августа, в ночь с субботы на воскресенье, то есть в самую горячую ночь, Зовша не дал своего ключа. Никому!
— Ключ нужен мне самому, — объяснял он всем просившим.
На пляже это вызвало настоящий шок.
Даже старожилы, которые клеили чувих ещё при Ульманисе, не помнили, чтобы Зовша оставлял на ночь ключ себе.
— Зачем? — шумел пляж, — у него ведь никогда не было чувих!
На пляже собирались компании, никто не играл в «преферанс», никто не купался, хотя вода была за 20 градусов. Все только и говорили:
— Неужели у Зовши баба? Неужели у «министра» — чувиха?!
Все напрягали память, но никто не вспоминал, чтобы видел Зовшу с девушкой.
— В буржуазной Латвии. — заметил Нолик, — я его с девочками не видел.
— А кто видел в социалистической? — пожал плечами Амик.
Было сильное подозрение, что «министр любви» — невинен.
— Быть впервые с женщиной в 38! — сказал Зусман, — это небезопасно. Надо как‑то ему помочь.
— Что вы имеете ввиду, Зусман? — спросил Зорик.
— Я не знаю… Но так это оставлять нельзя…
Нужно сказать, что Зовшу очень любили. За открытость, доброту, готовность отдать последнюю десятку. Для свиданий он одалживал свой галстук, рубашку, мокасины. Половина чувих была заклеена в его плавках — в те годы мало кто имел нейлоновые плавки, а клеить в длинных сатиновых трусах было как‑то неудобно.
Его любили не только за ключик, «министра любви».
И вдруг разнёсся слух, что Авербах видел Зовшу с чувихой, летом 49–го.
Все побежали к Авербаху. Он ел куру, приготовленную тёщей.