Назавтра почётный уролог с супругой покинули балтийские берега…
Весь сезон пляж только и говорил об этой истории.
Рассказывали, что профессор отбил Рафику почки и впервые испробовал на нём новую операцию, которая прошла успешно, за что профессор получил звание почётного уролога Кембриджского университета.
Рафик ничего не мог возразить, поскольку вместе с Лузанной эмигрировал в Польшу.
Другие утверждали, что Рафик, в приступе бешенства, так и не включая свет, откусил почётному урологу член и профессор сам на себе провёл уникальную операцию, за что стал членом — корреспондентом академии наук Индонезии.
Третьи говорили, что и Людмила, и Лузанна, видимо, после непродолжительного лежания друг на друге, стали активными лесбиянками и поселились в Паланге…
Тяжелее всех эту историю перенёс Зовша. Он даже заплыл за четвертую мель и выбросил второй ключ в море…
Неизвестно, сколько бы ещё пляж болтал обо всём этом, если б не произошло событие, затмившее историю с профессором, саксофонистом и их жёнами.
В начале августа, в ночь с субботы на воскресенье, то есть в самую горячую ночь, Зовша не дал своего ключа. Никому!
— Ключ нужен мне самому, — объяснял он всем просившим.
На пляже это вызвало настоящий шок.
Даже старожилы, которые клеили чувих ещё при Ульманисе, не помнили, чтобы Зовша оставлял на ночь ключ себе.
— Зачем? — шумел пляж, — у него ведь никогда не было чувих!
На пляже собирались компании, никто не играл в «преферанс», никто не купался, хотя вода была за 20 градусов. Все только и говорили:
— Неужели у Зовши баба? Неужели у «министра» — чувиха?!
Все напрягали память, но никто не вспоминал, чтобы видел Зовшу с девушкой.
— В буржуазной Латвии. — заметил Нолик, — я его с девочками не видел.
— А кто видел в социалистической? — пожал плечами Амик.
Было сильное подозрение, что «министр любви» — невинен.
— Быть впервые с женщиной в 38! — сказал Зусман, — это небезопасно. Надо как‑то ему помочь.
— Что вы имеете ввиду, Зусман? — спросил Зорик.
— Я не знаю… Но так это оставлять нельзя…
Нужно сказать, что Зовшу очень любили. За открытость, доброту, готовность отдать последнюю десятку. Для свиданий он одалживал свой галстук, рубашку, мокасины. Половина чувих была заклеена в его плавках — в те годы мало кто имел нейлоновые плавки, а клеить в длинных сатиновых трусах было как‑то неудобно.
Его любили не только за ключик, «министра любви».
И вдруг разнёсся слух, что Авербах видел Зовшу с чувихой, летом 49–го.
Все побежали к Авербаху. Он ел куру, приготовленную тёщей.
— Дa, — подтвердил Авербах, — 24 июля! А вы что, не помните знаменитое дамское танго?!
И тут многие вспомнили давнюю историю, ушедшую в забытьё.
…Была суббота и утром Зовша пошёл на галантерейный рынок у вокзала, к Лазарю, за польским коверкотовым костюмом.
Лазарь обещал ему костюм уже три года, но костюма всё не было.
— Что ты хочешь? — разводил руками Лазарь, — я — не Польша! А Польша не присылает.
И вот вечером в пятницу он позвонил и сказал загадочную фразу:
— Ещё Польска не сгинела.
Зовша всё понял и утром потащился на рынок. Лазарь провёл его в кладовку, долго рылся в тряпье и, наконец, достал сверток в целлофановой обёртке.
— Польский коверкот, — сказал он, — они получают его из Голландии… Обычно я беру за это сотню, но с тебя — 50! И ключ, на две ночи.
— Почему на две, Лазарь?
— Я не молод, Михеле, мне нужно время, — объяснил Лазарь. — И потом — отдых «до», отдых «после». Поймёшь, когда тебе будет столько лет, сколько Лазарю.
— Хорошо, — сказал Зовша, — две ночи! А какой размер костюма?
— Это не играет никакой роли, — заметил Лазарь, — пришёл всего один.
Костюм оказался как литой. Можно было подумать, что Польша шила прямо на сутулю фигуру Зовши, с учётом разницы высот
плеч.
И вечером, в этом костюме, начистив мокасины и надев бабочку, он пошёл на танцплощадку санатория «ГУЛАГ» и встал, как обычно, в тень, под сосну, чтоб его никто не видел. Тут объявили дамское танго и заиграли «Тёплый вечер». Зовша поправил бабочку и прочистил горло — на него двигалась плотная дама, белые волосы её развевались, каблуки стучали прямо Зовше в висок.
Он отодвинулся, чтобы пропустить её — его никто никогда не приглашал — но дама сильной рукой притянула его к себе.
— Разрешите? — сказала она низким голосом.
— Что? — не понял Зовша, — я вам уже уступил дорогу.
— Я вас приглашаю, — сказала дама и горячо дохнула ему в лицо.
— Куда? — спросил он.
— На дамское танго.
Он опустил левое плечо, поднял правое.
— Простите, в соответствии с каким пунктом?
Во всей его «Библии» не было ни одного пункта, по которому его могли пригласить на дамское танго.
Дама ничего не ответила, крепко прижала к себе и повела.
— Какой на вас костюм! — жарко сказала она.
— К — коверкотовый, — выдавил Зовша, — п — польский.
— У вас взгляд поэта!
— Что вы говорите? — удивился Зовша.
Дама почти несла его на своих упругих руках.
— Как вы великолепно танцуете, — шептала она в ухо, — сколько в вас страсти!
Зовша на весу нащупал в кармане ключ от каморки.
— Вы весь бурлите, — она прижимала его к себе.
— К — кровь предков, — ответил Зовша.
— Какое длинное танго, — сказала дама. Она вся вспотела. — Пойдёмте в лес.
— З — зачем? — спросил Зовша, — там темно.
— А куда?! — она вся дрожала от нетерпения.
— На Рихтера, — предложил он, — сегодня в концертном зале Рихтер.
Сонаты Бетховена.
— Сегодня я хочу вас, а не Бетховена, — она поцеловала его в губы, и Зовша от неожиданности выпал из её рук, — пошли!
— Н — ну, если вы настаиваете… — сказал Зовша и развёл руками.
Выхода не было.
Они стали удаляться от танцплощадки, звуки музыки стихали.
Под фонарём их ожидал какой‑то мужик в золотых погонах.
— Поганка! — процедил мужик и отвесил даме пощёчину.
— Как вы смеете?! — вскричал Зовша.
— Поганка! — повторил мужик и начал душить Зовшу.
— К‑кто вы? — завопил «министр».
— Мой муж, — представила плотная дама.
— Оч — чень приятно, — прохрипел Зовша.
Больше «министр» не говорил ничего. Лейтенант повалил его и стал бить ногой и рвать новый польский костюм, купленный сегодня утром.
— Соблазнитель сраный! — орал он, — мы страну защищаем, а вы, Дон — Жуаны, наших жён соблазняете?!!
Зовше даже как‑то стало тепло — его впервые обзывали Дон — Жуаном, соблазнителем…
Домой он тащился рощей, в свете луны, в рваном костюме и писал в тетрадь что‑то о влиянии коверкотового костюма на дамское танго.
«Если хочешь, — выводил он, — чтобы женщины тебя носили на руках — покупай коверкотовый костюм!» — и добавил, — «у Лазаря».
…И вот, спустя четыре года, у Зовши, видимо, опять появилась чувиха… Поздним вечером той исторической субботы, когда он никому не дал ключ, у его коморки собрался почти весь пляж.
Улица была настолько забита, что машины сворачивали на Йомас, а в «Лидо» людям приходилось идти обходными путями.
Вопрос был один: с кем Зовша проведёт ночь?
Все ждали. В одиннадцать в каморку со двора прошла Ария — и все ахнули.
— Он с Арией! — пронеслось по рядам, — Зовша с Арией!
Никто не верил своим глазам — Ария была звездой взморья, блондинкой с чёрными глазами формы греческого миндаля, наполовину — латышка, с небольшой примесью итальянской крови. За ней гонялись лучшие люди взморья — атлеты, музыканты, зам. директора таможни, собственный корреспондент «Правды», личный фотограф Сталина — она оставалась неприступной, глядя на
всех холодно и равнодушно с высоты своего роста.
И вот эта Ария пришла к Зовше.
— Ей нужен невинный, — сказал Зорик, — она ищет невинного!
Зорик был печален. Она ему отказала три раза.