— Об этом пока не надо, — остановил Рафи, — я не меньше вашего люблю наш народ, и тем не менее знаю, сколько могу дать, чтобы остаться в его памяти.
— Хорошо, — согласился Хилель, — пару пограничных катеров — и оставайтесь.
— О катерах забудьте! — отрезал Рафи, — я ненавижу воду. Я трижды тонул. Со времен Моисея евреи недолюбливают воду!
— С чего вы взяли, — возразил Гур, — евреи были первыми мореплавателями! Не надо забывать, кем был Христофор Колумб! Остаться в памяти двумя катерами вполне почетно!
— А вдруг они утонут, — спросил Рафи, — что будет с памятью?
— Израильские катера не тонут! — отрезал Хилель.
— А если? — настаивал торговец недвижимостью.
— Тем лучше для вас, — ответил Гур, — появится ореол! Память о вас будет с ореолом!
— Что еще за ореол? — Рафи был недоволен.
— Героический, — объяснил Гур, — наши катера просто так не тонут! И за те ж деньги вы получите не только память, но и ореол.
— Нет, нет, никакого ореола. Мне не нужно ни катеров, ни ореола.
Рафи явно раздражало это слово.
— Ладно, тогда домик, — согласился Хилель. — Но учтите — без всякого ореола!
— Какой домик? — насторожился Рафи.
— Вы, кажется, продаете дома? Так чему вы удивляетесь?.. Маленький домик, у моря, в Эйлате, где вечером краснеют горы. Вы видели, как краснеют горы?
— Извините, — протянул Рафи, — не понимаю.
— Мне скоро сорок, — сказал Хилель, — я устал от войн и жары, хотелось бы пожить в свое удовольствие.
— При чем тут удовольствие, — возмутился Рафи, — кому, позвольте, подарок — вам или еврейскому народу?!
— Еврейскому народу! — отрезал капитан.
— Маленький домик?!
— Вы же сказали — «не больше миллиона».
— Откуда вы знаете? — обалдел Рафи.
— Я летчик, — напомнил Гур, и перешел в наступление. — Великому еврейскому народу меньше миллиона?!
— Не намного, — уточнил Рафи.
— Тогда мне больше нечего делать на этой крыше! Я сбил четыре сирийских самолета! Мне было поручено помочь вам с подарком!
От посланника опять повеяло божественностью.
— Кем? — с придыханием спросил Рафи.
— А то вы не знаете! — капитан дернул головой к небу. — Не нужно нашему народу вашего домика! Мы не будем в нем жить! Наш народ достаточно обеспечен, чтобы самому купить себе домик!
Рафи пошел на попятную — не хотелось вызывать гнев посланника Бога. Иди знай, чем это может обернуться.
— Ладно, — примирительно сказал он, — полтора миллиона.
— Полтора миллиона, два миллиона… — начал Гур.
— Два я не говорил! — перебил Рафи.
— Не будем спорить, — сказал Гур. — Я нашел путь, как остаться в памяти недорого и смешно.
— Побольше деталей, — попросил Рафи.
— Процитируйте одиннадцатую заповедь, — предложил Хилель.
— А разве их не десять? — неуверенно произнес Рафи.
— Все так думают, но их одиннадцать.
— Что‑то я ее не припоминаю, — сказал Рафи.
— Как вы можете ее помнить, когда она потеряна, — заметил капитан.
— А вы ее помните? — съязвил Рафи.
— Не забывайте — я сбил четыре сирийских самолета! — отрезал Хилель. — На горе Синай, в громах и молниях, Бог дал нам Юмор — и тем избрал нас. Прошу не забывать — мы избранный народ. Было три скрижали! И на третьей был высечен завет радости.
— Какой? — поинтересовался Рафи.
— «Шути почаще», — ответил капитан.
— И как же ее потеряли?
— На радостях, — объяснил Хилель.
— Перестаньте, как можно потерять скрижаль?!
— Не забывайте — Моисею было восемьдесят лет, и он нес три скрижали. Вы когда‑нибудь пробовали хотя бы приподнять три скрижали? А вы помоложе… Короче — вы готовы?
— К чему? — не понял Рафи.
— К восстановлению третьей скрижали!
— Гм, — Рафи прочистил горло, — побольше деталей.
— Антология еврейского юмора в двенадцати томах! — отрубил Хилель.
Рафи замер. Что такое еврейский юмор — он знал, но не точно помнил, что такое антология.
— Побольше деталей, — повторил он, — как вам известно, антология — понятие растяжимое. Что вы под ней понимаете в данном случае?
— Вы, кажется, торгуете домами, — начал Хилель, — так вот: антология — это крыша, это — венец! А антология еврейского юмора — это фундамент! Вы хотите дом без фундамента?
Рафи не хотел.
— Тогда приступаем к антологии, и вы входите в историю не каким‑то там богатеем, сидящем на своем золоте и бросившим какие‑то копейки на несчастный пансионат для клизматиков, а блестящим остроумцем, беспечным весельчаком, бадхеном, веселящим сердца своего народа, этаким Шолом — Алейхемом, но… Шолом — Алейхемом с деньгами!
Рафи напряженно думал. Идея «Шолом — Алейхема с деньгами» пришлась ему по сердцу.
«— Вот так и надо войти в историю, — думал он, — озорно, с блеском».
Оставалось выяснить только один вопрос.
— Шолом — Алейхемом с какими деньгами? — поинтересовался он.
— Небольшими, — уверенно ответил капитан, и тут же назвал цифру, которая должна была обрадовать торговца недвижимостью:
— Максимум девятьсот тысяч!
И Рафи действительно был доволен — меньше чем за миллион ворваться в историю искрометно и бесшабашно — кому это удавалось? Смущало только одно — какое отношение капитан ВВС имеет к антологии.
— Я по гражданской специальности филолог, — вдруг объяснил Хилель. — Древнееврейский юмор, сатира времен І храма, история времен II — го, сарказм Торы, «Разве я сторож брату моему?» Я филолог — антоложист, составивший семь антологий — юмор бедуинов, черкесов, друзов и юмор других народов, у которых юмора вообще нет. Мне сорок лет, я сбил четыре сирийских самолета — могу я, наконец, составить антологию юмора своего народа?! Я вас спрашиваю?!
— Можете, — согласился Рафи, — только почему двенадцать томов?
— Послушайте, я прошел три войны — двадцать томов мне просто не осилить.
— Зачем двадцать? Мне кажется, вполне хватило бы семи — восьми.
— Вы издеваетесь, — сказал Хилель. — Антология шиитского юмора — девять томов, берберского — одиннадцать, а еврейского — семь?! Смотрите — капитан начал загибать пальцы: четыре тома — юмор восточно — европейских евреев, три тома — Эрэц Исраэль, том — Америка, том — Азия, том — Австралия, том — Африка…
— Я насчитал всего одиннадцать, — сказал Рафи.
— …и юмор евреев Антарктиды, — закончил Хилель.
— Вы уверены, что они там живут? — спросил Рафи.
— Можете не сомневаться! Евреи знают толк в холоде, они придумали холодильник. И потом — кем, по — вашему, был Амундсен?
— Наверно, евреем, — подумал Рафи, — хотя я о нем никогда не слышал.
— Может, африканских евреев объединить в один том с антарктическими? — осторожно предложил он.
— Вода и пламень! — возразил Хилель, — там — там и айсберг! Если хотите знать — африканским евреям следовало бы посвятить минимум две книги. Но, увы, мне уже сорок, — грустно закончил он.
Рафи задумался.
— Мне кажется, — произнес он, — что один том следовало бы посвятить юмору и сатире Гольдшлага.
— Совершенно согласен, — сказал Хилель, — упустил. Извините.
Никогда в жизни он не слышал о сатирике Гольдшлаге. Но такой крупный антоложист, как он, не мог в этом признаться.
— У меня есть довольно много смешных тостов, — продолжал Рафи, — смешно шучу с женой, сочиняю анекдоты.
Капитан ВВС понял, что Гольдшлаг — перед ним.
— Вот, например, — сказал Рафи, — ужасно смешной анекдот: Муж приходит домой, а жена на кровати…
— Слыхал, — прервал Хилель, — неужели это ваш?!
— Представьте себе!
— С него и начнем! — решил Хилель.
— Нет, начать лучше с другого: Жена приходит домой, а муж на кровати с…
— И это тоже ваш?! — Хилель сделал удивленные глаза. — Безусловно, начинаем с него! Итак, двенадцатый том — «Юмор и сатира Гольдшлага».