Сама того не подозревая, она снискала благосклонность графини Д., фаворитки великого герцога, женщины странной и романической. Однажды во время верховой прогулки в ее обществе Минна заметила жандарма, который следовал за ними на расстоянии. Раздосадованная этим, Минна открыла графине свое намерение бежать. Несколько часов спустя г-жа фон Вангель получила собственноручную записку от великого герцога, разрешавшую ей уехать на шесть месяцев в Баньер на воды. Это случилось в девять часов вечера; в десять часов обе дамы были в пути, и на следующий день, раньше чем министры герцога успели что-либо заподозрить, они уже переехали границу.
Г-жа фон Вангель и ее дочь прибыли в Париж в начале зимы 182* года. Минна имела головокружительный успех на всех дипломатических балах. Говорили, что члены немецкого посольства получили тайную инструкцию помешать тому, чтобы богатая добыча в несколько миллионов досталась какому-нибудь французскому соблазнителю. В Германии еще думают, что молодые парижане интересуются женщинами.
Несмотря на всю ее немецкую мечтательность, у Минны, которой уже исполнилось восемнадцать лет, обнаружились проблески здравого смысла. Она заметила, что не может подружиться ни с одной из знакомых ей француженок. Она восхищалась их необычайной обходительностью, но после шестинедельного знакомства оказывалась так же далека от дружбы с ними, как и в первые дни.
Удрученная этим, Минна решила, что в ее манере держаться есть нечто неприятное, нелюбезное, что-то такое, что претит французской изысканности. Никогда еще нравственное превосходство не соединялось с такой скромностью, как у Минны. Смелость и внезапность ее решений составляли очаровательный контраст с полным детской наивности прелестным выражением ее лица; оно и впоследствии не приобрело той серьезности, в которой сказывается рассудительность. Рассудительность, правда, никогда не была ее отличительной чертой.
Несмотря на учтивую неприступность его обитателей, Париж очень понравился Минне. У себя на родине она испытывала тягостное чувство оттого, что ей кланялись на улице и экипаж ее узнавали; в К. она считала сыщиками всех плохо одетых людей, снимавших перед ней шляпу; возможность сохранять инкогнито в республике, именуемой Парижем, восхищала эту странную натуру. Хотя чересчур немецкая душа Минны и жалела об отсутствии уюта, доставляемого кругом друзей, Минна убедилась, что в Париже каждый вечер при желании можно пойти на бал или посмотреть занимательный спектакль. Она разыскала дом, о котором часто рассказывал ей отец, живший там в 1814 году. Освободив этот дом от жильцов и сама поселившись в нем, фрейлейн фон Вангель перестала чувствовать себя чужой в Париже: все уголки нового жилища казались ей давно знакомыми.
Несмотря на то, что грудь графа фон Вангеля была увешана орденами и медалями, он в душе был философом-мечтателем вроде Декарта или Спинозы. Минна любила туманные рассуждения немецкой философии и благородный стоицизм Фихте, как нежное сердце любит воспоминания о прекрасном пейзаже. Самые непостижимые термины Канта напоминали ей лишь звук голоса ее отца, когда он их произносил. Какая философия не станет трогательной и даже понятной, если она имеет такого проводника! Минне удалось добиться от некоторых выдающихся ученых согласия прочитать у нее на дому курс философии только для нее и ее матери.
В этой жизни, посвященной в утренние часы научным занятиям, а вечерами — посольским балам, любовь ни разу не затронула сердце богатой наследницы; французы только занимали ее, но не трогали.
— Конечно, — говорила она матери, часто хвалившей их, — это самые любезные люди на свете. Я восхищаюсь их блестящим умом; их тонкая ирония постоянно удивляет и забавляет меня; но не кажутся ли они вам смешными и манерными, когда пытаются сделать вид, будто они взволнованы? Разве они способны на искреннее чувство?
— К чему эта критика? — отвечала благоразумная г-жа фон Вангель. — Если Франция тебе не нравится, вернемся в Кенигсберг; не забывай, однако, что тебе уже девятнадцать лет и что я могу умереть; пора тебе выбрать защитника в жизни. Если я умру, — прибавила она с грустной улыбкой, — великий герцог К. выдаст тебя замуж за своего адъютанта.
В один прекрасный летний день г-жа фон Вангель с дочерью поехали в Компьен посмотреть на королевскую охоту. Развалины Пьерфона, внезапно открывшиеся в глубине леса, поразили Минну до глубины души. Она еще была во власти немецких предрассудков и считала, что все великие памятники, находящиеся в Париже, «этом новом Вавилоне», носят на себе печать сухости, насмешливости и злобы.