«Лучше так, — молился он, — как Стефан, в бурном море. Спасибо тебе, Господи!»
В неясных отблесках рассвета зазвучали новые голоса: море, чуть успокоившись, несло беспомощное судно на прибрежные скалы. Раздался треск, сотрясающий удар, и корабль намертво вошел между двумя торчащими над поверхностью камнями, а волны веселились рядом, выламывая из его развороченного днища всё новые куски. Часть оставшихся в живых людей смыло за борт, остальные же, увидев впереди манящую полоску берега, отдали себя на волю Бога и, пробежав вдоль поверженной мачты к носу корабля, спрыгнули вниз, надеясь доплыть.
— Чтобы вы все сдохли! — крикнул им вслед Джованни. Ему удалось за ночь расшатать путы и освободить кисти рук, но другие, более толстые верёвки, намертво крепили его тело к срубленной мачте, и их никак не удавалось с себя сдёрнуть.
Волны успокаивались, но силы покидали: тело, хоть и прикрытое несколькими слоями одежды, плащом и парусиной, легко отдавало тепло и сотрясалось ознобом, как в лихорадке. Ноги в одеревеневших кожаных сапогах потеряли чувствительность, бедра сводило судорогами.
Яркие лучи солнца, прорвавшиеся сквозь разлом в тёмно-синих тучах, рассеяли тьму и серые клубы тумана, ползущие над водой. Двухмачтовый корабль стоял на некотором удалении, целый и невредимый, будто и не пережил ночного шторма.
«Эй, я здесь! Я живой!» — захотелось выкрикнуть Джованни посиневшими и обездвиженными от холода губами, но из горла исторгнулся только тихий хрип. Глаза залило горячими слезами. Флорентиец не сомневался, что другие моряки, увидев гибель своих собратьев, проводят взглядами их души в дальний путь и отслужат нехитрую заупокойную мессу, а затем снимутся с якоря и поплывут дальше, с тайным восхищением услаждая себя мыслями, что сегодня был не их черёд погибнуть.
Флорентиец прикрыл глаза, не желая верить, что будет именно так, и острой болью резанёт грудь вид проплывающего мимо корабля. Отсчитав сто ударов медленно бьющегося сердца, он вновь заставил себя поднять веки. К останкам корабля похитителей подплывала лодка, а на носу её, чёрной фигурой, запеленатой в плотные развевающиеся на ветру одежды, стоял колдун-мавр с золотыми глазами.
Дыхание Джованни сбилось, в горле застыл хрип несдерживаемых рыданий, мир вокруг утратил свет, сосредоточившись только на оплавленном янтаре этих глаз. Флорентиец не слышал, не видел и не ощутил, как двое юрких моряков, ловко взбираясь по острым обломкам досок, поднялись на остатки палубы, перерезали удерживающие путы, подхватили под руки и понесли в сторону лодки. Как накинули на грудь петлю и опустили вниз, как другие приняли застывшее тело, подобно величайшей драгоценности.
Только почувствовал согревающее тепло, когда его положили на выстеленное плащом дно лодки, а сверху его накрыл своим телом мавр и дыханием опалил бледные щеки, а поцелуями вернул кровь губам.
— Не спи, о моя голубка на ветвях араки, — услышал Джованни обращенную к нему на арабском речь, — не смей закрывать глаза!
Флорентиец очень старался, хотя трудно было управлять веками, сделавшимися тяжелыми, будто отлитыми из металла. Близость горячего тела убаюкивала вместе с движением лодки, скользившей по неспокойным волнам. В полутьме хозяйской каюты под неусыпным взглядом мавра, вставшего огромным изваянием и загородившего вход, слуги быстро раздели Джованни, острым ножом разрезав мокрую одежду на лоскуты. Его уложили на пол, прямо на шкуру диковинного зверя, а затем принялись растирать пахучими мазями сведенные от холода грудь и спину, постепенно переходя на кисти рук и стопы, пока он не почувствовал нестерпимое жжение во всём теле и сам не начал шевелиться.
Запеленав Джованни в шерстяные ткани, будто младенца, слуги тихо исчезли, оставив своего капитана наедине со спасённым. С живительным теплом в тело возвращались боль и чувства. Флорентиец молчал, упираясь взглядом в перекрестье балок на потолке, и окончательно пока не мог поверить в собственное спасение. События прошедших дней сливались в какое-то густое месиво, усыпляя разум, будто в голову залили застывшую смолу.
Мавр опустился рядом с ним на колени, заботливо поправил подушку под головой, погладил по щеке, призывая к вниманию:
— Тебе нужен хороший лекарь. К вечеру мы будем в Медине. Ты хочешь пить или есть?
Джованни постарался выдавить из себя улыбку: у него плохо получалось — лицо не подчинялось волевым порывам, только глаза умоляли объяснить: как так получилось, что мавр оказался рядом?
Все оказалось слишком простым — Антуан любил деньги не меньше, чем Фина, и давно принял из рук аль-Мансура ибн Ибрахима вознаграждение с клятвенным обещанием сообщить, когда «золотой тигр» вернётся в Марсель или даст о себе знать. Кифаред честно выполнил свой долг и послал мавру сообщение, что Джованни в городе, и он попробует уговорить флорентийца на встречу. Однако той роковой ночью приглашения от Фины не последовало, и аль-Мансур уже решил разыскать понравившегося ему «тигра, приносящего удачу» сам, но рано утром к его кораблю привели избитого и еле передвигающего ноги Антуана. Тот всю ночь пролежал в беспамятстве на заднем дворе рыбного рынка посреди куч смердящей требухи, но видел, на какой лодке увезли Джованни на рассвете. Мавр быстро собрал своих людей: смуглокожих язычников не жаловали в этих краях, только с удовольствием покупали привезённый товар, поэтому ночью по городу никто не разбредался.
— Желание Аллаха вело меня путеводной звездой, — объяснил мавр, — а полосы на этой шкуре померкли бы, если бы ты умер. Когда мы догнали корабль, что увёз тебя, я посмотрел на своё ложе, но по нему пробегали золотые искры. Тогда я приказал спустить лодку и плыть.
Однако, внимая словам аль-Мансура, Джованни всё больше убеждался, что только Господь, а никакой не непонятный Аллах или колдовская шкура, внушал мавру, куда вести корабль, и спас от бури. И теперь они плывут именно в Медину, где должно совершиться отмщение за гибель и мучения ни в чём не повинных людей, ибо «все, взявшие меч, мечом и погибнут» [2].
***
[1] Медина — старое название современной Пальма-де-Майорка, главного города острова Майорка.
[2] Мф. 26:52
***
От автора: в следующей главе я познакомлю читателей еще с одним выдающимся мыслителем XIII-XIV века, а также начну открывать тайны «арабской» медицины, которые пробивались в Западную Европу именно лекарями, получившими образование и общающимися в своём тесном сообществе.
========== ЧАСТЬ II. Глава 1. Дом в Медине ==========
Когда Джованни вновь открыл глаза, то сначала не мог понять, где именно находится: на просмоленной деревянный потолок над ним легли тёмные тени, и оранжево-желтый свет лампады выхватывал на нём множественные коричневые пятна от срубленных сучьев. Глаза заволакивала влага, голова болела, а кожу по всему телу нестерпимо жгло. Он пошевелился, пытаясь высвободится из кокона плотной ткани, в который был завёрнут, перевернулся на бок и упёрся взглядом в бархатистую на ощупь полосатую шкуру диковинного зверя. И вспомнил всё…
Влажное соединилось в его теле с холодным, вернув обратно к той болезни, которая терзала флорентийца в Авиньоне. Горячие слёзы невольно полились по щекам, в глаза будто кинули жгучей щепотью сухого песка. Нос наполнился вспененной слизью, позволяя с трудом дышать через рот, тревожа покрытое катарами горло.
Джованни почувствовал, что его голову приподняли, а к губам поднесли чашу с тёмным сладковатым травяным напитком. Он скосил глаза — за ним ухаживал мальчик, смуглый и темноглазый, в светлых просторных одеждах из грубого льна, стеганом плотном и длиннополом платье с короткими рукавами, подвязанном узким кожаным поясом, и с серой тканью, замотанной несколько раз вокруг головы и оставляющей открытой шею. Настой был чуть горьковатым на вкус, освежал, но обессиливал.
— Мы в Медине? — прошептал Джованни на мавританском, а сам прислушался к звукам извне. Корабль стоял на месте без движения, слегка покачиваясь на волнах. В быстрой иноземной речи, отдающей приказы, флорентиец уловил слово парус. — Позови своего господина аль-Мансура! — он очень боялся, что вскоре сознание его помрачится, и он не успеет поговорить с мавром о самом важном.