«Какое невежество! — в сердцах подумал Джованни. — Так можно сказать, что всех, кто надевает башмак на левую ногу, а не на правую, необходимо уничтожить!»
***
Богато украшенное резьбой и пурпуром кресло, предназначенное для Великого понтифика, стояло посередине длинной стены зала приёмов. По его правую и левую руку в ряд располагались сиденья менее изысканные — для кардиналов и епископов. Остальным следовало стоять позади или у противоположной стены. Места для писарей были обустроены у больших окон так, что отсюда было очень удобно наблюдать за обеими дверьми зала. Одни из них, проходя сквозь комнаты, открывались между окном и последним сиденьем для кардиналов и были по правую руку к понтифику. Вторые же были по левую — по центру короткой стены, так, что вошедшие в зал сразу видели перед собой его дальнюю часть с окнами.
Писари и нотарии пришли раньше и разложили свои принадлежности на предназначенном для них месте, присев на табуреты. Охраняющая зал стража замерла у дверей. Двери рядом с окном раскрылись, и в зал вошел Папа Иоанн в сопровождении многочисленной свиты. Присутствующие в зале с благоговением склонили головы, стараясь не дышать, и кожей ощущая святость, что исходила сейчас от одного человека, стоящего на пороге Неба, над всеми… королями и нищими, будто яркое солнце.
Под плотным плащом, закрывающим грудь понтифика, златотканым, с расшитыми крестами, виднелась простая рубаха до пят. Туфли были также расшиты желтой нитью. На голове Папы, надетая на бархатную шапочку, крепилась яйцеобразная тиара, украшенная белым мехом и узорами. Возраст Папы подходил к семидесяти, хотя походка его была уверенной, а немощами тела он страдал лишь для видимости и до своего избрания на Святой престол [5]. Говорили, что Жак д’Юэз, так звали его в миру, был сыном сапожника из Каора [6], но оказался столь умным, что изучал медицину в Монпелье и право в Париже, Тулузе, Каоре, и за эти годы обзавёлся столь многими и нужными связями, что обрёл себе хорошего покровителя в лице Карла Неаполитанского, а после его смерти оказался в Авиньоне и получил из рук Папы Климента назначение епископом Порто-Санта-Руфина, что означало вторую по значимости кардинальскую должность [7].
Взгляд светлых глаз понтифика цепко прошелся по склонённым головам, поднялся к потолку в поисках небесного свода, и Папа, не замедлив шага, направился к отведенному ему месту, над которым был развернут папский зонтик [8]. Зал наполнился гулким шумом, открылись вторые двери, впуская толпу монахов, которая рассредоточилась вдоль стены напротив Папы и кардиналов.
Один из монахов, из ордена доминиканцев, выступал как распорядитель, начиная этот суд и как бы рассуждая о причинах, которые собрали в этот день стольких братьев во главе с понтификом в зале. Он начал с того, что уже много времени Папа получает послания с призывами привести орден святого Франциска к повиновению, но все его благие побуждения встречают сопротивление тех, кто, призывая к соблюдению устава, трактует его извращенно и вносит смуту.
— И чтобы положить этому делу конец, в этот зал приглашены те братья, что вызывают большее беспокойство: Умбертин Казальский, Филипп из Ко, Жоффрей из Курнона и Анжело Кларено. Брат Умбертино, можешь войти!
Через приоткрытые двери в зал вошел францисканец в коричневой рясе, короткой, что еле прикрывала колени, опоясанный простой веревкой, и смиренно склонил седую голову перед понтификом. Он первым ощутил на себе все нападки со стороны братии, возбуждённой и обступившей его со всех сторон. Монахи заслонили Умбертина от Джованни, и тот смог только мельком рассмотреть его лицо с высокими скулами и короткую белую бороду. Его кожа была смуглой от солнца и будто закостеневшей и выточенной ветрами непогод. Обвинения в ереси лились из уст монахов грязным весенним потоком, повторяющиеся, перебивающие одно другим, пока распорядитель-доминиканец громко не приказал всем замолчать.
В установившейся тишине Умбертин четко, обратив взгляд на понтифика, сказал, что отвергает все обвинения, сделанные братией, как злые и лживые. Этим он вновь вызвал бурю эмоций в зале, и доминиканец опять властно призвал к спокойствию.
На этот раз отомкнул уста сам Папа Иоанн:
— Скажи мне, разделяешь ли ты верование братьев из Нарбонны и Безье? Собирался ли когда-либо защищать учение Петра Иоанна Оливи?
— Святой отец! — Голос у Умбертина был звонким, но грудным и низким. «Он мог бы прекрасно петь», — подумал Джованни, втайне симпатизируя своему соотечественнику из Генуи. — Всё, что я делал, вступив на этот путь, было в послушании воле вашего предшественника, и ничего не делалось по моему собственному желанию. И так, если вам будет также угодно, я буду говорить от имени братьев из Нарбонны или от учения Петра. Я подчинюсь всему, что вы пожелаете!
— Нет, мы не желаем, чтобы ты вовлекал себя в это дело, и не пожелаем когда-либо! — многозначительно ответил Папа.
«Вот же хитрый монах! Понял, где запахло жареным», — ухмыльнулся про себя Джованни. — «А брат Понций так им восхищался!»
— Ты можешь остаться на пару дней среди братии, — продолжил понтифик, — пока я не решу, как с тобой поступить!
— Если я останусь… — Умбертин запнулся, беспокойно озираясь по сторонам, — хоть на день, то никто уже не сможет позаботиться о моём будущем… в этой жизни.
— Хорошо, — после некоторых раздумий ответил Папа Иоанн, — у тебя два пути: ты возвращаешься к своим братьям и принимаешь устав и послушание или переходишь в другой орден! [9]
Следующие за ним Филипп из Ко и Жоффрей из Курнона на схожие обвинения заявили, что не имеют понятия, о чем речь, лишь Филипп добавил, что всегда выступал за реформу францисканского ордена.
Последним был приглашен Анжело Кларено. На этот раз Джованни лучше разглядел этого грузного и высокого мужчину, казавшегося одного возраста с понтификом. Братия, стоящая у стен, уже выдохлась в своих обвинениях, поэтому понтифик свободно заговорил с последним из спиритуалов:
— Ты же францисканец! Почему ты хочешь покинуть орден?
— Святой отец, — пробасил Анжело и всплеснул руками, — лучше спросите их, почему они мне отказывают!
Папа смолк, раздумывая над игрой смыслов, затем вновь заговорил:
— Ты хоть раз принимал исповедь?
— Святой отец, — удивленно повел плечами спиритуал, — я же не священник! Я вообще вступил в орден и стал монахом, потому что не желал слушать исповеди! [10]
Тогда зачитали письма от Папы Бонифация и патриарха Константинопольского о группе спиритуалов под предводительством Анжело Кларено.
— Брат Анжело, ты отлучен от Церкви! — вынес вердикт понтифик и несколько раз кивнул в подтверждение своих слов. Он как-то весь распрямился, будто скинул груз лет, и на его устах заиграла улыбка, показавшаяся Джованни озорной.
***
[1] при Папе Клименте V в 1305 г. была сделана попытка примирить спиритуалов с уставом ордена францисканцев.
[2] Arbor vitae crucifixae Jesu Christi — сочинение Умбертина Казальского.
[3] «И увидел я, что одна из голов его как бы смертельно была ранена…». Апок.13:3. Папа Бонифаций VIII
[4] Апок.13:11. Папа Бенедикт XI
[5] имеются свидетельства, что во время избрания нового Папы в 1316 г. будущего Иоанна выбрали только потому, что он казался очень больным и немощным. Все думали, поживёт годик-два и опять переизберём, когда партии кардиналов договорятся. Но избранный Папа оказался очень живучим.
[6] город Каор или Кагор Cahors — родина знаменитого «кагора».
[7] кардиналы — это советники Папы, среди них была также градация: первым кардиналом всегда был епископ Остии, вторым — Порто-Санта-Руфина.
[8] очень интересная деталь, являющаяся атрибутом папской власти — большой зонт. Его изображения можно встретить повсеместно на фресках и картинах. Зонт несли перед Папой на торжественных выходах или устанавливали над ним.