— Помнишь, что я тебе сказал? Сам справишься? — уже более спокойным тоном обратился Джованни к Али. — И поешь чего-нибудь! — он притянул к себе поближе угол мешка с испорченным зерном из тех, что лежали теперь рядом разваленной грудой, и пристроил на нём голову Халила. Не удержался: заскользил пальцами по щеке, остановившись на губах. Припомнил лучащийся свет, который зарождался и изливался всякий раз, когда в уголках рта появлялись и углублялись очертания улыбки. «Ты красивый! Сильный. Нас всех сегодня спас. Возвращайся поскорее из своих грёз!» На душе потеплело, но пришлось насильно прервать любование, подчиняясь долгу.
Джованни достал свой нож, отрезал несколько ровных кусков от подаренного капитаном сала, разломил хлеб, вложил внутрь и принялся быстро откусывать, запивая вином:
— Покажи, что у тебя там еще в мешке есть, — Али вытряхнул пару луковиц и крупную головку чеснока, чуть подсохшую, но с нежной белой кожицей, свежей розоватой сердцевиной и привлекательно дразнящую своим острым запахом ноздри. Пользовать добрых христиан своим лекарским искусством флорентийцу следовало благоухающим не только соком виноградной лозы, чтобы сразу опровергнуть все сомнения, что он хоть на толщину волоса сочувствует своим «неверным» спутникам. Затем он надел чистую камизу, чтобы скрыть раны на своей спине от посторонних глаз.
Пока Джованни обходил каждого из пассажиров и моряков, вправляя суставы, перевязывая и промывая раны, по указанию капитана успели сварить из испорченного морем пшена похлёбку и освежевать погибшую козу, приготовив жесткое мясо на углях. Все спасшиеся дружно поели, делясь вином из собственных запасов. Пережитый страх уже давно улетучился, а молитвы Господни, как и во все времена, хранили верных овец Его от всех несчастий. Только двое торговых людей деловито справились у флорентийца, откуда у него такой хороший кормчий, и не сдаёт ли он его в наём. Джованни в тон им отвечал, что как раз и плывёт в Пизу, чтобы заработать денег и, если уважаемые торговцы не откажутся рассказать обо всех талантах кормчего, то он будет им премного благодарен.
— Неверным доверия нет! — заявили они, когда вино развязало языки. — На мель посадят или на скалы наведут, а что еще хуже — по-разбойничьи «своим» корабли передадут вместе с товаром. Таких можно только в помощь своему кормчему-христианину держать или за вёсла посадить.
Флорентиец еще понаблюдал за тем, как пассажиры начали потихоньку рассредотачиваться по кораблю: некоторые полезли обратно в трюм, другие собирали высохшую одежду, любители побалагурить собрались более тесной компанией, в которой каждая рассказанная история заканчивалась дружным гоготом. Джованни наполнил одну миску уже поостывшей похлёбкой, вторую — оставшимися кусочками козлятины и отнёс к своим спутникам. Он с удовлетворением увидел, что Али удалось исполнить все оставленные перед уходом указания. Просохшие циновки были вновь расстелены, длинная камиза Халила сушилась поверх сложенных воловьих шкур, а сам кормчий был завёрнут в плащ, но продолжал спать.
Мальчик всё же был сильно голоден: на принесённую еду набросился с жадностью. Джованни заметил, что горшочек с мазью, что отдал ему кормчий «Святого Януария», всё еще стоит на прежнем месте, где и был оставлен, приткнутый между мешками. Флорентиец покрутил его в руках, понюхал содержимое: пахло резко — животным жиром. Тихое «синьор» и стон, похожий на вздох, заставили подскочить на месте. Халил, наконец, очнулся и открыл глаза. Джованни и Али мгновенно оказались рядом с ним в ожидании дальнейших слов, а он лишь повернул голову и воззрился на миску с похлёбкой в руках у мальчика.
Джованни придерживал голову Халила, пока Али осторожно кормил того с ложки. Вновь ощутил под пальцами трепетную дрожь в теле, похожую на неясный гул. Он то усиливался, то слабел. Флорентиец припомнил еще один случай: дровосек долго шел и тащил на себе тяжелый груз. Вот только он тогда еще замёрз, но был в сознании. Растирая его тело шерстяной тряпицей, Михаэлис разгонял застоявшуюся кровь, объясняя, что натруженная мышца может иметь мелкие разрывы, которые сильно болят, а если она была еще и сдавлена, то усыхает, не напитываясь влагой. Однако насытившийся Халил его опередил, повёл по сторонам сонными глазами, сосредотачиваясь на лице Джованни, и тихо промолвил:
— Разомни моё тело. Медленно. Как банщик делает в хаммаме. От пальцев ног до головы.
Джованни понятия не имел, чем занимается загадочный банщик, поскольку в доме Якуба была только купальня, а общественные бани, что называются «хаммам», он представлял смутно и только по рассказам слуг, поэтому решил действовать так, как это сделал бы Михаэлис:
— Али, ты банщика в своей жизни видел? — Джованни пристроил голову восточного раба поверх мешка, приспособленного под подушку, и поставил к себе поближе горшочек с мазью.
— Я умею только разминать пальцы ног господина, — откликнулся Али, отставляя прочь пустую миску и перемещаясь ближе к ногам их спутника, поглаживая их сквозь плащ и распрямляя. — Хорошо умею. Только страшно мне. Тебе бы, синьор, спросить, что я увидел, пока камис с Халила снимал. Пришлось разрезать по шву.
— Могу догадаться! — усмехнулся Джованни и вновь скрестился взглядами с Халилом. «Доверься мне!» — мысленно попросил. Ресницы дрогнули и ответили согласием. — Спина, плечи, руки, грудь, а может и живот, в багрово-синих пятнах. Но ты боишься, что сильно порвался, — флорентиец, осторожно отогнул край укрывавшего плаща, постепенно обнажая тело. Спустил ниже, оставляя складками лежать на животе. Положил обе ладони на грудь Халила, будто хотел скрыть расплывшиеся синяки и отёки. Губы Халила дрогнули, брови скорбно изогнулись: он отчаянно пытался прочитать свой приговор в глазах Джованни. — Уже что-то похожее с тобой в жизни было. Но сегодня ты сделал свой выбор, — пальцы привычно скользили по рельефу мышц, проверяя каждую и определяя отклик, — а сейчас сомневаешься в его правильности. Страшна не боль, а неизвестность. Гадаешь, что станется с тобой, когда синяки сойдут, а немощь останется. Не буду томить, ничего опасного я не нахожу. И тебе стоит поверить мне на слово, — Джованни обхватил ладонями искаженное мукой лицо Халила, приблизил своё. Глаза его спутника были наполнены слезами, бисеринки пота выступили на лбу, посреди пролёгших морщин, губы дрожали, крылья ноздрей раздувались, судорожно и шумно вбирая глотки воздуха. Халил стонал и отрицающе качал головой, не веря произнесённым словам. — Да, — убеждённо и со всей страстью продолжил Джованни, — аль-Мансур сказал правду. Я — шармута [3]. Но ты видел моё тело, о мышцах я знаю всё! Ты лучший кормчий, я же — опытный лекарь и учился у лучшего. А он — у тех, кого христиане отвергают и называют неверными. Ты веришь мне? — он встряхнул Халила, пытаясь добиться ответа.
***
[1] «запрещено» — строгий запрет правилами Корана
[2] «опьяняющее» — запрещено употреблять что-либо опьяняющее или затуманивающее разум в больших и в малых количества. Хотя именно арабами был изобретён алкоголь.
[3] шлюха, блудница
Комментарий к Глава 10. Тучи над морем
Халил: https://a.radikal.ru/a41/1808/cd/923193fcf337.jpg
Разрыв грудных мышц выглядит примерно так: http://www.professionalmuscle.com/forums/attachments/members-photos/10406d1165872235-torn-pec-pec-tear002.jpg
но будем считать, что у Халила вариант “лайт” - микроразрывы без серьёзных повреждений.
========== Глава 11. Венок из роз ==========
Корпус «Святого Януария» мерно покачивался на потемневших волнах, продолжая свой путь к невидимым землям, лежащим по другую сторону той линии, где море сливается с небом, известный лишь тому, кто сейчас управлял вёслами. Ветер, тронутый прохладой наступающей ночи, наполнял паруса, освежал разгоряченную кожу, не скрытую одеждами, и играл прядками волос. Умирающее солнце огромным раскалённым шаром вплывало в облачную дымку позади корабельной кормы, расчерчивая небо длинными золотистыми лучами, которые остужались каждым новым вздохом моря, сменяя яркий белый цвет на алеющий, оранжевый, а затем — бордовый.