Однако мечты сейчас оставались несбыточными: он не один, их теперь трое, и только Джованни прекрасно знает, что делать дальше, позволяя волнению выжимать из себя последние силы. Чтобы управиться с тяжелым сундуком, пришлось нанять двух носильщиков. Али была поручена забота о Халиле, но мальчик больше жался к нему, затравленно озираясь по сторонам, чем помогал удерживать равновесие, а у Джованни самого еще болели затянувшиеся раны на спине. Окружающие люди не проявляли к ним враждебности, только провожали любопытными взглядами, перешептываясь о том, что, видно, где-то христиане одержали большую победу и захватили в плен много мавров. Да так удачно, что даже одетый в простое платье торговец может содержать сразу двоих. Флорентиец спрятал под шапкой волосы, свившиеся в жесткие мелкие спиральки под воздействием морского ветра и солнца, стараясь придать себе благонравный вид, и потянул носом воздух.
Коптильни были установлены сразу в трёх местах на пристани так, что мимо не пройдёшь: живот всё равно скрутит от запаха чеснока и пряностей, и рот наполнится слюной. Решетки на углях чадили сизым дымом, а поверх них бросали бело-розовые рыбьи спинки, сине-фиолетовых маленьких осьминогов или бледно-серых с коричневыми прожилками на спине сепий. Здесь же жарили мясо и подкопчённые колбаски, могли отрезать кусок вяленого свиного окорока и вложить это великолепие в политую маслом мякоть разрезанной вдоль булки. Всё стремилось к усладе уставших и утомлённых многодневной морской качкой путешественников.
— Vuoi mangiare? * — громко спросил Джованни и приказал носильщикам остановиться.
— Molto! E bere! * — сразу же отозвался Али, перестал бояться, немного расслабился и положил обе ладони себе на живот. Вытянул с любопытством шею, стараясь ухватить взглядом всё, что сейчас шипело и шкворчало на раскалённом очаге.
— А ты, Халил?
— Да, синьор, — восточный раб не смог скрыть промелькнувшего в глазах удивления, которое тотчас сменилось испугом.
— Мне это! — Али уверенно ткнул пальцем в каракатицу. Джованни выбрал себе два куска мяса. Халил хранил молчание.
— Ты что себе выбрал? Решай скорей! Нам еще до города добираться, — нетерпеливо потребовал ответа флорентиец.
— Ты, синьор, лучше сам реши, — вынырнул из-под его руки Али, расплываясь в ехидной улыбке, ласково, но бесстыже: то прищуриваясь, то широко распахивая глаза, обрамлённые густыми завитками ресниц. — У раба разве спрашивают?
— У такого наглого, как ты, — точно не спрашивают! — возмущенно прошипел на мальчика Халил.
— Да пока ты решать будешь, лунный серп успеет родиться и заново умереть! — продолжил насмехаться Али.
— Мне еще два куска мяса приготовьте! И потом нарежьте помельче, — спокойно попросил Джованни торговца, пока его товарищи продолжили ругаться и шикать друг на друга за его спиной.
Некоторое время спустя, когда они сидели в большой лодке, посередине дружно работавших вёслами гребцов, а Джованни кормил с рук Халила хлебом и мясом, то не преминул отругать своих спутников, назвал «малыми детьми» и пообещал разобраться с ними позднее и выпороть в следующий раз обоих, если еще раз услышит неуважительный тон по отношению друг к другу.
— У нас говорят: каков хозяин, таковы и слуги! Не позорьте меня!
Ступив на вязкий берег Арно, укреплённый камнями, Джованни не смог отказать себе еще в одном удовольствии: купил свёрнутую в спираль колбасу и теперь шел последним, на ходу откусывая от неё кусочки. Халил и Али, узрев перед собой множество снующих вокруг людей, вновь прилипли друг к другу, и их иногда приходилось даже подпихивать в спину, чтобы не отставали от носильщиков.
Путники сначала пробирались по довольно широкой улице, на которой могли разминуться две груженые повозки, затем, по известному Джованни пути, свернули в узкую боковую улицу и прошли по ней еще с десяток каменных трехэтажных домов и высоких башен с массивными дверьми и широкими окнами на первых этажах, являющими любопытному взору мастерские кожевенных дел мастеров: изготовителей одежды и обуви, ремней, поясов, сёдел, уздечек, сумок и прочего. На втором и третьем этажах маленькие окна закрывались плотными ставнями, сохраняя прохладу летом и тепло зимой. Над головами можно было увидеть каменные аркады, балконы или целые комнаты-перемычки. Их создавали, чтобы укрепить внешние стены [1]. Иногда ряд домов прерывался высокой стеной чьего-либо сада.
В этом квартале находилась гостиница, в которой Джованни останавливался в прошлый раз, предлагающая услуги и банщика, и брадобрея, и женщин для утех. Ее хозяев больше интересовал перезвон монет в кошелях постояльцев, чем внешнее благочестие. Благополучие города держалось на торговцах, прибывающих морем и по суше, и ревниво наблюдало за соседней Флоренцией, чтобы празднично-нарядному собору Успения Святой Марии из серого мрамора даров доставалось не меньше. Благословенная фигура Христа, сложенная из золоченой мозаики в главной апсиде флорентийцем Ченни де Пеппо, казалась величайшим чудом для гостей города, как и великолепные резные работы местного скульптора по имени Джованни в соборе и в баптистерии.
Хозяин гостиницы предложил было отдельную комнату флорентийцу и общие полати в подвале для его спутников, но Джованни ответил, что его слугам могут причинить обиду, поэтому пусть хозяин принесёт в комнату два свежих соломенных тюфяка без насекомых. Заодно выспросил, как можно найти лодку до Флоренции, поскольку путешествовать дальше так было бы сподручнее, чем нанимать повозку и трястись по дороге.
Городские бани граничили с постоялым двором одним общим садом. Еще один сольди хозяину, и троих путников провели через неприметную дверь в отдельную комнату с большой лоханью и широкой кроватью под балдахином. Пока две служанки таскали вёдра с горячей водой, Джованни, Халил и Али сидели рядком на скамье, терпеливо наблюдая за работой. В сторону кровати флорентиец пытался не смотреть, иначе разыгравшееся воображение начинало рисовать перед ним податливое тело, распростёртое на белых простынях, менее тёмное, чем у аль-Мансура, но более желанное. Если бы они сейчас оказались в Марселе в доме Фины, то Джованни бы не сомневался в том, что непременно с этим телом что-нибудь сотворил. Однако сейчас сильно устал. Да и пизанцам не доверял: давняя вражда въелась в кровь.
— А зачем кровать? — нарушил молчание Али, вновь впуская озорные искорки виться внутри его глаз.
— Вымоешься и ляжешь на ней спать, — невозмутимо ответил Джованни, запирая дверь на крепкий засов. — Так, — он окинул своих слуг задумчивым взглядом. — Али, лезешь в лохань первым, — он подошел к мешку с чистой одеждой, последней, которая еще осталась «про запас»: три короткие камизы с плеча Джованни, одинакового размера. Длинные куски полотна, чтобы обтереть тело, и неаполитанское мыло предлагались клиентам в счет платы за пользование баней. — Сейчас раздеваемся, грязную одежду отдаём прачкам, к вечеру она уже успеет высохнуть, — он собственноручно снял с Халила одежду, затем присоединил свою и протянутую Али, уложил бесформенной кучей за дверью и вновь затворил засов.