— Мавр? — удивлённо хмыкнул Николо, владелец лодки, седовласый, крепкий в плечах и сам загорелый до такой степени, что цветом кожи был схож с Халилом. Он недоверчивым взглядом проводил восточного раба до скамейки рулевого на корме и занялся парусами. Лодку из города выводили на вёслах, прилагая достаточно усилий, сопротивляясь противотоку Арно. От Халила пока никаких умений не требовалось: держи рычаги ровно, обходи редкие встречные лодки, а гребцы своей силой подтолкнут вперёд. Но потом Николо выставил паруса, которые сразу же наполнились ветром, и сел за весло лицом к кормчему рядом с Джованни. Хозяин наблюдал, а Джованни любовался: сейчас Халил сидел перед ним совсем другой, не такой, каким он привык его видеть. Более жесткий в движениях, сосредоточенный и полный необъяснимой животной силы, которой он сливался с ветром, рекой и лодкой воедино, чувствуя малейшее колебание или изменение. Флорентиец отвлёкся, прикрыл глаза, погружаясь в мерный ритм движения мышц собственного тела, и не заметил, что Халил с Николо, прекрасно поняв друг друга, уже переставили наклон паруса. И теперь Николо занят тем, что между греблей обучает восточного раба их языку, называя части корабля.
Через час гребцы подняли вёсла, давая себе отдых. Все достали из своей поклажи еду и насытились. Джованни сосредоточил внимание на Али, который уже не знал, как удержать себя на одном месте, и вдруг обнаружил, что Николо уже пытается споить Халила вином и между тем, активно жестикулируя, обучает мавра тем словечкам, что неприлично произносить всуе.
— Stronco, дурень, va fanculo, — Халил довольно чётко и с выражением произнёс, радостно улыбаясь навстречу подошедшему к ним Джованни, который невольно сглотнул от неожиданности и смутился от внезапно нахлынувшего чувства горячего стыда, расцветившего щеки.
— Э, вон! — восхитился довольный собой Николо. — Он скоро по-нашему так хорошо говорить начнёт, что не удержишь! Давай, парень, осталось еще вина попробовать, и никто уже не разберёт, что ты язычник.
========== Глава 5. О свойствах вина ==========
Лодка, преодолевая течение Арно, медленно продолжала свой путь вдоль заросших густым лесом берегов. Правый был более пологим и часто во время весенних разливов скрывался под водой. Деревья там сгибались почти вровень к земле, ломались, мельчали и иногда образовывали небольшие запруды из частокола тонких веток кустарника, торчащих прямо из воды. Иногда речные наносы превращались в отмели: они были хорошо заметны, выделяясь зелёным пятном из длинных листьев водорослей.
Гребля была нелёгким делом. Поначалу, когда сил еще много, можно было провести за этой работой час, но затем в мышцах появлялась боль и усталость, перерывы становились более продолжительными, и пока одна смена отдыхала, другая помогала парусам и ветру вести лодку. В прибрежный городок, называемый просто Порт, путники прибыли после полудня, отмечая половину пути, которую удалось пройти. Николо объявил всем о длительной остановке и о том, что ночевать они сегодня будут в Капрайе, если успеют доплыть до темноты.
Джованни оставил Али следить за их вещами и, взяв с собой в спутники Халила, отправился искать портного. Восточного раба пришлось терпеливо учить привязывать шоссы к брэ под возмущенное кряканье хозяина лавки: мол, проще мавра обрядить в рясу, чем одевать как христианина. Джованни сочинил простую историю, что Халил на самом деле искусный резчик по камню, и осталось совсем чуть-чуть подождать, чтобы он уверовал в Христа и оставил своё язычество.
— И наша одежда, — продолжил разглагольствовать Джованни, сам удивляясь, как же легко ложь струится из его уст, — этому только поспособствует. Пусть прочувствует, как должен внешне выглядеть истинный христианин!
Чувствительность возможного христианина была испытана не раз, пока Джованни, склонившись над завязками, прижимался своим бедром к твердеющему члену Халила, скрытого тканью брэ. Затем и вовсе присел, оглаживая и расправляя ладонями складки на шоссах вдоль голени, колена и нижней части бедра, и как бы невзначай потерся щекой, еще раз проверив пах раба на крепость духа. Встал, опёршись о его бедро, и почувствовал, как Халил напрягся и поджал ягодицы, лишь еле слышным вздохом выдавая степень своего возбуждения.
Внезапное и сладостное соитие, что произошло между ними сегодня ранним утром, — первый раз, когда один согласился, а второй позволил себе действовать, постоянно напоминало о себе, стоило Джованни даже не глазами, а кожей почувствовать близость Халила. Он поддавался красоте восточного раба будто липкому, густому и душистому мёду — его хотелось пить неотрывно, и только сильной волей и страхом быть разоблачённым приходилось сдерживаться, отстраняться, разлепляться.
Раны на спине затянулись в новые, пока ярко-багровые, болезненные шрамы, и в родном городе Джованни намеревался их тщательно скрывать, поэтому в соседней лавке купил себе куртку без рукавов из мягкой кожи, которую, словно доспех, можно было бы надеть на камизу или поверх туники. Выделанная бычья кожа смогла бы защитить спину от крепких дружеских и семейных объятий и похлопываний. У этого же мастера обнаружились два крепких заплечных мешка, гораздо дешевле, чем предложили бы за такие во Флоренции, поэтому, хлопнув по рукам и глубоко удовлетворённые торгом, продавец и покупатель разошлись по своим делам. Кожевенных дел мастер — обратно в лавку, а Джованни с Халилом — в сторону трактира, где они и расположились снаружи за столом под открытым навесом.
Пока они сосредоточенно ели похлёбку, флорентиец размышлял над словами Николо об употреблении вина, но больше его волновало не то, что соблазнённые напитком мавры станут христианами, а трактат о свойствах вина Арнальда из Виллановы. Учитель Михаэлиса, споря с самим Авиценной [1], говорил, что при умеренном потреблении укрепляются мышцы и сосуды, улучшается кровообращение и кровоснабжение, укрепляется дух, снимается печаль. Вино не только улучшает качество пищи, но и является ценным лекарством. А Михаэлис вообще считал, что всякую воду лучше разбавить винным уксусом перед тем, как её пить.
— Я хочу с тобой поговорить, Халил, — Джованни накрыл ладонью кружку с водой, что принёс по его просьбе хозяин, — как лекарь, — флорентиец давно заметил, что Халила мучает жажда, и как тот до последней капли влил в себя похлёбку, но не мог допустить, чтобы его спутники пострадали от болезни. — Ты своими глазами видел, откуда хозяин принёс нам эту воду? Нет! Он мог опустить ведро в колодец где-нибудь на заднем скотном дворе, мог налить дождевой воды из кадки, подставленной для сбора под крышу, а мог зачерпнуть из ведра, что принесла его жена с берега Арно для мытья полов.
Халил сглотнул и уставился на Джованни удивлённым взглядом. Восточный раб, сменивший одни одежды на другие, воспринимался теперь совсем по-иному: проходящие мимо люди уже скользили по нему довольно равнодушными взглядами, а трактирщик принял путников как обычных клиентов. Флорентиец разглядывал восточного раба с интересом, в который раз заново познавая: длинные вьющиеся пряди волос, которые в беспорядке свисали со лба, теперь были убраны под шапку, открывая лицо, чисто выбритые щеки уже утратили юношескую припухлость, но гладкая тёмная кожа изящно очерчивала скулы, под глазами хотя и лежали тёмные тени усталости, но не было видно тонкой сеточки морщин. Из объятий своей болезни Халил выходил достаточно легко и изо дня в день наполнялся живительной силой.
— Сколько тебе… — Джованни запнулся, вдруг осознав, что по Пасхалиям мавры время не считают. — Ну, лет? Я как-то слышал. От слуг в одном доме. У вас тоже большой праздник бывает один раз в год.
Халил задумался, сцепил пальцы рук и уткнул их в подбородок, и будто считал что-то про себя. Наконец, решился ответить: