Я знал, что в Кноссе меня ждет ожесточенная схватка, и тщетно гадал, будут ли на моей стороне промахи? Знать бы, почему они не выступили против меня, подстрекаемые жрицами? Виной ли тому заботливо взращенная мной в их сердцах любовь к своему царю, ненависть к власти женщин и тайное сочувствие моим делам, или воля моего старого друга Вадунара, сына Энхелиавона?
Вадунар, сын Энхелиавона. (Кносс. Первый месяц первого девятилетия правления Миноса, сына Зевса. Созвездие Близнецов)
Вадунар, Вадунар!
Мы росли вместе, он был всего на три года старше меня, и я с детства тянулся за ним. Всё в моём друге вызывало восхищение: высокий рост, атлетическое телосложение, чем-то напоминавшее мне божественную стать отца; мужественное лицо с твердым, правильным, слегка раздвоенным подбородком, выдававшим силу характера; прямой, проницательный взгляд вечно спокойных, желтоватых глаз из-под иссиня-черных кудрей, искусно уложенных над широкими, прямыми бровями. Двигался он легко и в то же время величаво. Мне потребовалось научиться такой царственной поступи, он же совершенно не задумывался о походке.
Столь же непринужденно обращался он и с оружием. С детства его игрушками были меч и копье. Вадунар охотно показывал мне, как наносить удары и уклоняться от них.
Он любил войну не меньше, чем я. Но в то время как я мечтал о подвигах, подобных деяниям Ареса, и не упускал случая показать свою отвагу, доходящую порой до безрассудства, сын Энхелиавона нередко остужал мой щенячий пыл, говоря, что от геройской смерти царя его войску толку будет мало. Моего друга всегда прельщала цель, мне же был куда более важен путь, которым я доберусь до желаемого. Помню, однажды мы едва не поссорились. Вадунар рассказывал мне о героях и царях былых времен. Сначала мы говорили о славных битвах, где противник, весьма уступавший в силе, побеждал, благодаря смекалке и хитрости. Он рассказывал о событиях так живо, будто сам принимал в них участие. Рисовал на разглаженном прибрежном песке горы, городские укрепления, указывал, где находился противник, пути, которым его обошли.
— Города, Минос, невозможно взять иначе, чем долгой осадой или обманом, — говорил он. — Не люди, но боги складывали их стены на неприступных скалах. В каждом из акрополей имеется запас пресной воды и амбары, где царь сохраняет зерно. Если начнется война, то анакт поспешит затвориться в крепости.
— Но разве надолго хватит его продовольствия? — поинтересовался я. — Ведь царства Аттики и Пелопонесса не столь изобильны, как Крит, а и в нашем дворце вряд ли найдется запасов больше, чем на три года. Ведь если враг приступит к стенам города, в нем поспешат укрыться жители окрестных сел.
— Вовсе нет, — покачал головой Вадунар. — Умный царь не пустит землепашцев и пастухов в город, чтобы они расточили его запасы в один год, вместо того, чтобы растянуть их на два или три урожая. Пусть чернь укрывается в горах и лесах. Зачем кормить того, кто не умеет держать оружие? Потому разумно, узнав об угрозе войны и осады, отослать из города женщин и детей.
Я пощипал подбородок.
Вадунар же продолжал:
— Я рассказал тебе о том, что разумно сделать твоим врагам, Минос, анактам городов Аттики и Пелопонесса. Теперь поговорим о твоём войске. Осаждая город, будучи на чужой земле, ты не можешь чувствовать себя спокойно. И остается только одно. Если ты желаешь, чтобы крепость быстро стала твоей, не следует надеяться на мощь и силу. Лишь на ум. На твою хитрость. Или на предательство кого-нибудь в городе. Не стоит жалеть золота для этого. Так ты сберегаешь своих воинов. Можно действовать и хитростью. Но это — менее надежно. Например, сделать вид, что ты отчаялся взять город, и уплыть прочь, а потом внезапно вернуться и захватить врага врасплох, во время всеобщего празднества. Или проникнуть в акрополь под видом купцов, странствующих рапсодов. Послушай, вот какую славную хитрость придумал анакт Данай. Он бежал от своего брата Эгипта в Аргос, но и там враги настигли его. И сыновья Эгипта осадили город. Тогда Данай смог договориться с юношами, чтобы устроить их брак со своими дочерьми. Но в первую же ночь после брачного пира дочери Даная перебили предводителей вражеского войска!
Меня передернуло от вероломства — и Даная, и его дочерей. Но Вадунар был явно восхищен находчивостью аргосца. Я не выдержал:
— Но ведь это подло! И глупо! У Даная имелась возможность союза! Брак его дочерей мог бы породить мир, Вадунар! Это мерзко!!! Преступно войти в доверие и действовать своими дочерьми, словно цепными собаками, лишенными человеческого разумения! Неужели ни одна из женщин не возмутилась и не ослушалась отца?
— Одна, Гипермнестра, пощадила своего мужа Линкея. А тот, спасшись бегством, собрал силы и убил Даная!
— Поделом, — буркнул я. — Не убей старик его братьев, может, Линкей не пролил бы кровь дяди! Полагаю, сын Эгипта расправился со стариком, как мужчина, а не подобно подлой бабе, что тайком подкладывает змею в постель неугодной ей наложнице?
— Ты зря отвергаешь мои наставления! — не соглашался Вадунар. — Запомни: можно верить бывшему врагу лишь тогда, когда он мертв! И когда ты расправляешься с врагом, хороши любые пути: слабости врага твоего — твоя сила.
— Скажи, что ты пошутил, Вадунар! — не унимался я. — Неужели дружеские или любовные клятвы для тебя ничего не значат?
— Значат, когда я даю их другу, возлюбленному или союзнику. И всего лишь пустые слова, если я говорю их врагу!
Он гордо вскинул голову. Меня передернуло.
— Боги когда-нибудь покарают тебя за ложные клятвы! — прошептал я.
— Я не клянусь ими, — рассмеялся Вадунар. — В конце-концов, можно заранее испросить у богов дозволения на хитрость.
— И твоя покровительница, ужасная и мудрая Паллада, по-твоему, дозволила бы такое? — охнул я.
— А боги, по-твоему, лишены коварства, Минос? — язвительно растянул губы Вадунар.
Возразить было нечего. Мой дед Кронос тоже оскопил Урана не в честном бою, да и поединок Зевса с породившим его был далеко не состязанием двух силачей. И еще мне не хотелось ссориться с Вадунаром. Я был слишком привязан к нему, потому и вздохнул примирительно:
— Я рад, что я — твой друг.
Вадунар улыбнулся своей невозмутимой, змеиной улыбкой:
— Мир суров, Минос. Если погибнет сильнейший, то и более слабые не выдержат. Потому разумно пожертвовать слабыми, чтобы сохранить сильных. Разумно устранить угрозу, чем все время бояться удара от уцелевшего врага. Это жестоко, но это — так.
О, конечно, я, страстный охотник, знал повадки животных и поспорить с этим суровым и простым законом не мог. Это так же неоспоримо и разумно, как поступок орлицы, безжалостно выкидывающей из гнезда самого слабого птенца, чтобы выкормить оставшихся истинными анактами птиц. Но что-то в сказанном претило мне до глубины души. Я, однако, смолчал. В конце-концов, мне предстояло стать царем, и наставления Вадунара имели смысл. Но сердце моё не принимало этого!
Надеюсь, Вадунар всё ещё друг мне. Хотел бы я знать наверняка. Потому что расстались мы с ним нехорошо.
В ночь, предшествующую началу нашего позорного похода, он явился ко мне в покои. Я не спал, размышляя о грядущих делах. Отослав стражу прочь, я кивнул на пустующее кресло возле изящного египетского столика.
— Садись, Вадунар, сын Энхелиавона. Что привело тебя ко мне в столь позднее время?
— Послушай, Минос, — произнес он, глядя исподлобья мне в глаза. Он намеренно назвал меня только по имени. Я позволял ему так обращаться к себе, это было знаком моего особого расположения. И Вадунар временами пользовался этим правом, когда хотел попросить о чем-то особо важном или сокровенном. — Я умоляю тебя, выслушай меня не как гепета, но как старого друга, которого боги не обделили разумом. Сегодня на совете я много раз пытался говорить анакту Крита, что задуманное им дело — безумие. Но он не слышал меня. Не знаю, почему. И я пришел в надежде, что смогу отговорить тебя как старый друг. Разве я советовал тебе дурное, Минос?