Я ничего не ответил. Предводитель промахов повернулся ко мне и заговорил тихо, почти шепотом, отчетливо произнося каждое слово и глядя прямо в глаза.
— Ты — царь, Минос. И если ты чем-то прогневишь богов, то за твои грехи ответит весь народ Крита. Ты можешь предугадать, какие кары нашлет на остров Бритомартис? Или ты думаешь, что народ этого острова даст в обиду свою владычицу? Пойми, ты, не успев взойти на престол, восстановишь всех против себя.
— Ты всё сказал? — перебил я его сухо. — Я знаю, что может ждать меня. Но я уже ответил гепетам, что выполняю волю своего отца! Отца, на чьё могущество уповаю, и только оно служит мне защитой и оправданием самых отчаянных и дерзких дел. Ты не первый год знаешь меня. Я уже давно не безрассудный мальчишка. И никогда, слышишь, никогда (я на мгновение утратил напускную невозмутимость, но совладал с собой) не решился бы подвергнуть немыслимым карам разгневанных богов народ мой, который люблю, как своих детей! Но Зевс приподнял передо мной завесу над будущим. И мне ведомо, что гнев Бритомартис не коснется людей этого острова. Мне придется вынести многие тяготы. И мне будет нужна верность моих друзей. Каждого. И особенно твоя, Вадунар, мой друг и предводитель промахов!
Мой собеседник едва заметно нахмурился, но, веря в силу разума и убеждения, ни на миг не утратил спокойного, ровного тона:
— Я слышал это, Минос. Но ведь ты умён, боги обучали тебя. Я не могу понять, почему сын Верховной жрицы не знает, что Зевс-Лабрис никогда не был владыкой этого острова? Синекудрый Посейдон — вот тот бог, что искони был супругом Бритомартис, и только Богиня может дать власть царю Крита. Равно как только она дает жизнь, урожай, благополучие во владениях своих. Разве справедливо, вторгнувшись в дом, отнять у хозяина жену и отдать её гостю?
— Гостю?! — задохнулся я от возмущения. — Послушай, разве тебе не ведомо предание, что Зевс, спасший своих братьев из утробы Кроноса, по праву был признан анактом среди богов?
Вадунар покачал головой:
— Я не раз слышал это от заезжих аэдов, до которых ты большой охотник вместе со своим братом Сарпедоном. Но что-то я не припомню, чтобы такие песни и гимны пелись у исконных критян. Послушай, Минос. Ты ведь рожден здесь и вскормлен сосцами самой Бритомартис! Почему ты поступаешь будто чужой этой земле? Ты держишь себя, как завоеватель, но не законный владыка в этом царстве!
Я уставился на него расширенными глазами. Вадунар не мог задеть меня обиднее и больнее.
— Вот как?! — вскочил я, тряхнув спутанными волосами. — Вот как?!
И не нашел больше, что сказать. Дыхание мое со свистом вырывалось из губ, я сжимал и разжимал кулаки.
— Именно так. Потому что ты собираешься воевать с народом Крита. И я удивлюсь, если кто-то из промахов пойдет за тобой, — спокойно произнес Вадунар. — Ведь среди жриц — их сестры, матери, жены…Полагаю, многие слуги твои обворожены тобою. Ты умеешь покорять сердца людей, Минос. Но поверь, скоро любовь к тебе растает при виде твоих святотатственных дел. Никто не может любить царя, начавшего войну против своего народа.
Вряд ли он догадывался о моих сомнениях. Но попал точно в цель. Я чуть не взвыл от боли, будто мне вонзили нож в открытую рану, — и ответил резко и заносчиво:
— Преданные мне последуют за своим царем!
— В любом случае, не я, — убийственно спокойно произнес Вадунар. — Кара постигнет дерзнувшего поднять руку на богов, и я не желаю следовать за безумцем!
Сердце моё перестало биться.
— Тогда нам не о чем больше говорить, — я изо всех сил старался, чтобы бешенство, сжигавшее мою грудь, не прорвалось в голосе. Но слова мои, рождавшиеся на языке, были исполнены яда и злобы. — Я, царь Минос, освобождаю тебя от клятв, данных мне! Мне не нужна твоя служба! Ступай!
Вадунар поднялся и, не оглядываясь, вышел вон…
Его промахи не последовали за мной в поход против Бритомартис.
Ни один.
Сейчас я жалею о поспешно брошенных словах. Но я так рассчитывал на моего друга, любимца Афины. Я не ждал, что он покинет меня. Хотя, на что я надеялся? Его род живет на Крите чуть ли не с тех пор, как божественная Рея, подательница плодородия, разрешилась в пещере на Дикте Зевсом. Женщины этого рода испокон веку были посвящены в таинства Бритомартис. И сам он, хотя не раз говорил, что власть жён тяготит его, всегда покорно склонялся перед собственной матерью и сестрами, жрицами Священной рощи под Кноссом.
Но может быть сейчас, когда мы возвращаемся с победой, он снова придет ко мне? Я был готов простить его.
Настанет, наконец, это утро?!!!
Я решительно встал и направился прочь из палатки. Стражники покорно расступились передо мной.
Ночная прохлада освежила мою тяжелую голову. Я медленно побрел по лагерю. Воины спали, устроив головы на щиты, накрывшись широкими плащами. Их копья, воткнутые в землю, возвышались подле них. Кое-где в темноте еще тлели угли костров, вспыхивая багровым светом при легких дуновениях ветра. Небо, нависавшее над станом, было черно, и яркие крупные звезды украшали его. Я опустился на прохладную землю, запрокинул голову.
Постепенно чернота сменилась синевой, а на востоке появились первые розовые лучи. Я приветствовал явление Эос, радуясь утренней богине, избавительнице от ночного кошмара. Начинается новый день. Он несет испытания. Но Зевс сделал душу своего сына крепкой, как кремень, дал мне силу и счастье радоваться трудностям и упиваться боем.
Да будь благословен ты, отец мой, Зевс!
Заговор. (Кносс. Восьмой месяц первого девятилетия правления Миноса, сына Зевса. Созвездие Козерога)
Проворные, мягкие ладони банщика, египтянина Рамери, скользили по моему телу, умащая его оливковым маслом. Временами он ворчал, недовольный тем, что в походе некому было позаботиться о его обожаемом господине, и я сейчас выгляжу не лучше каменотеса, что целыми днями работает под палящими лучами солнца, открытый всем ветрам, и потребуется немало усилий, чтобы сделать моё тело истинным телом фараона Кефти.
"И ещё больше, чтобы привести в порядок мои мысли", — подумал я.
Ощущение близкой опасности не давало мне покоя с самого возвращения в столицу, но утомлённый разум не в силах был обнаружить расставленную ловушку.
"Я утерял хватку, — вертелось в отупевшей от долгих бессонных ночей голове. — Где-то раскинута сеть на меня! Почему Кносс принял мое возвращение столь спокойно? Мне устроили торжественную встречу. Жители столицы высыпали на улицы, заполнили все крыши и террасы домов, обрадованные возможностью увидеть торжественную процессию. Царедворцы выстроились на ступенях главной лестницы дворца, разряженные в лучшие свои одеяния. Конечно, многие жрицы посматривали в мою сторону косо и недобро, но глупо ожидать от них приязни. Мать ничем не выдала своего гнева, хотя вряд ли она смирилась с новшествами. Царица и воплощенная Бритомартис Пасифая вообще являла собой образец смирения. Но здесь, по крайней мере, нет ничего удивительного: на следующей луне она должна родить и, кажется, не слишком хорошо чувствует себя… А всё же, где ловушка? Не верится, что меня ожидает только неприятный разговор наедине с богоравной Европой…"
Мысли мои прервал стражник, вошедший в баню. Почтительно не глядя на обнаженного царя, он низко поклонился и доложил:
— Явился гепет Вадунар, сын Энхелиавона. Он желает говорить с тобой, анакт. Что повелишь ты, владыка?
О, боги! Вы услышали мои молитвы! С чем пришел он, мой недавний друг, некогда верный, как пес? Сердце надеялось, что не для того, чтобы продолжить распрю.
— Повели рабам, пусть они приготовят угощение для него, и услаждают музыкой, пока я не приму его.
Повернулся нетерпеливо к банщику:
— Я доволен твоей заботой, мой верный Рамери. Твои золотые руки дарят мне величайшее наслаждение. Но меня ждут дела. Подай мне одеться. Позови брадобрея Синона и можешь уходить.