— Я не разбойник и не желаю тебе зла, благородный юноша! — прогрохотал, старательно понижая голос, чужестранец, простирая ко мне широкие, как лопасти весел, ладони. — Мне просто хотелось узнать, жив ли ты, и не нужна ли тебе помощь?
— Ничуть, — я постарался улыбнуться как можно дружелюбнее. Остатки сонной одури, наконец, покинули мою голову, и я вспомнил о своем поединке с быком на пустынном берегу. Интересно, как давно это было? И откуда же взялся этот атлет? Я глянул на море и заметил отплывающий корабль. А чуть поодаль — сброшенные вещи чужеземца: видавшую виды заплечную котомку, роговой, в рост человека, лук с колчаном, полным стрел с бронзово поблескивающим оперением, шипастую дубинку, достойную титанов, и золотистую шкуру огромного льва. Ну, конечно! Кто еще из сыновей моего отца мог отличаться таким ростом и силищей?! Только Алкид, прозванный Гераклом.
— Приветствую тебя, Алкид, сын Зевса, — произнес я, убирая меч в ножны.
Он почтительно поклонился и произнес низким, хрипловатым голосом:
— По осанке и манере держаться я предполагаю, что ты, о, юноша, сын благородных родителей. Может быть, самого Миноса, царственнейшего из царей. Но имени твоего я не знаю.
Я не выдержал и горько рассмеялся. Может, осанка и манера держаться и выдают человека, с детства привыкшего повелевать, но вид у меня, должно быть, весьма жалкий.
— Ты не угадал, богоравный чужеземец. Думаю, сейчас мне разумнее всего будет сказать, что я — брат твой по отцу Минос.
Он не смог скрыть свое изумление и поспешно извинился.
— Прости мне мое невольное невежество, великий анакт! Конечно, я мог бы подумать, что Зевс может даровать своим сыновьям не только мудрость, величие и силу, но и вечную юность! — воскликнул Геракл. — Прости, царь, я знал, что ты правишь этим островом уже очень много лет… И представлял тебя почтенным старцем. Ты же — юн, как бог.
Он помолчал, потом добавил:
— Я не спрашиваю тебя, что делаешь ты в этом месте. Это ясно. Ты преследуешь быка…
Я кивнул. Чужестранец не удержался, оценивающе окинул взглядом мою тщедушную фигурку и поспешно произнес:
— Не сочти, что я сомневаюсь в мужестве и твоем воинском умении, могучий царь. Но мне говорили, что бык, опустошающий твои земли, — чудовищен и превосходит величиной своих собратьев. Невольно думаешь, что этот бой неравен.
Я опять горько усмехнулся и в упор посмотрел ему в глаза:
— Есть ли у меня выбор, герой? — я резко зачесал назад пятерней спутанные волосы и спросил:
— А что тебя привело в мои владения?
— Не знаю, насколько на Крите известны обстоятельства моей жизни, анакт, — пророкотал Геракл, — но я служу микенскому царю Эврисфею. Он велел мне привести быка, которого послал тебе Посейдон.
Вот оно, обещанное избавление. Бешенство опять охватило меня: почему моё царство будет спасать чужак? Разве не царь обязан заботиться о благополучии своих подданных?!
— Я дорожу этим быком, — враз осипшим голосом сказал я и оскалился. — Это — моя добыча и жертва Громовержцу. У тебя должны быть веские основания, мой богоподобный брат, чтобы я уступил её тебе.
Геракл, как ребенок, бесхитростно улыбнулся и широко развел огромные руки:
— Я вижу, ты из тех, кто предпочтет скорее умереть, чем отступить, и склоняюсь перед твоей божественной гордостью и величием! Должно быть, много горя принес тебе и твоему народу этот бык, раз ты хочешь убить его сам. Но и ты меня пойми. Я отдан этому ничтожеству, Эврисфею, в услужение, доколе не совершу десяти небывалых подвигов. Пожалей меня, справедливейший из царей Ойкумены! У меня тоже нет выбора. Вот единственное основание, которое я могу тебе привести. Уступи мне этого быка.
— Пожалуй, в таком случае я могу отдать тебе свою жертву. И даже готов оказать любую помощь, которая в моих силах, — кивнул я и опустил голову.
— Прости, богоравный анакт, — ещё шире улыбнулся Геракл, — но Эврисфей не желает считать подвигом дела, совершенные с чьей бы то ни было помощью.
— Если бы ты знал, могучий Геракл, как трудно уступить другому заклятого врага! Хорошо. Ступай и возвращайся с победой. Я буду рад оказать тебе гостеприимство, достойное твоего рода, — и после короткой паузы закончил: — И твоего подвига.
Мне не приходилось испытывать большего унижения за всю свою долгую жизнь. Пришелец, чужак выполнял то, что обязан был совершить я. Зная, что мои дурные мысли о Геракле могут сбыться, я с трудом заставил себя отогнать их и испросить у отца блага для него.
Мой брат тем временем подошел к своим вещам, скинул хитон, и, достав из котомки веревку, стал обматывать ее вокруг пояса. Я еще раз окинул взглядом его поистине бычью фигуру, сравнивая двух противников. Они действительно были бы равны, не будь зверь одержим богом.
— Эй! — я не удержался и окликнул Геракла. Он оглянулся.
— Это — не зверь! — крикнул я. — В него вселился сам Посейдон, Колебатель земли. Он очень умен и коварен, и у него нет тех слабостей, которыми обладает обычный бык. Будь осторожен и… победи его, потому что я не в силах этого сделать… брат.
Геракл улыбнулся.
— Благодарю тебя, о, великодушный анакт. Это единственная помощь, которую ты мог оказать мне.
Подумав, он развернулся и подошел ближе, прижал мою ладонь к своему сердцу.
— О тебе идет слава, как о справедливейшем и достойнейшем из царей. И я вижу, молва не лжет.
— Оставь, — я слабо махнул рукой, не пытаясь скрыть, как огорчен. — И все же я буду молить нашего отца, чтобы он помог тебе. Надеюсь, эту помощь Эврисфей не заметит?
Будто в ответ на мои слова поднялся ветер — и небо начало заволакивать тучами — добрый знак, что Зевс всё ещё слышит мои молитвы.
Геракл посмотрел вверх и покачал головой:
— Вот уж не верил, что каждая твоя молитва бывает услышана немедленно, царственный сын Зевса. Дождь погасит пожар и остудит пепел.
— Не каждая. Но дождь, и правда, как нельзя кстати. Надо спешить, пока земля не раскисла.
— Что-то я следов не вижу, — деловито осведомился Геракл.
— Они там, дальше… Последний раз я видел быка где-то за три полета стрелы отсюда, — я показал в направлении места нашей последней встречи. — Но это было… — я запнулся, поскольку не знал, как долго проспал, — может быть, вчера днем. Если не раньше.
Геракл развернулся и решительно зашагал прочь. А я все смотрел на небо, затягивающееся тучами. Потом на землю упали первые тяжёлые капли. Сверкнули молнии, и оглушительный раскат грома потряс все вокруг. Мне показалось, что я вижу в небе лицо отца своего, Зевса. Море в ответ взволновалось, и высокая волна, высотой не меньше десятка локтей, стала стеной надвигаться на берег. Я поспешно взобрался наверх и замер, глядя на бушующее море. Наверное, так было и шесть девятилетий назад. Я заворожено смотрел на ярящуюся воду. Неужели моя смерть так близка? И я смотрю ей в глаза?
Волна обрушилась на берег, сотрясая выступ, на котором я стоял. Земля отозвалась глухим гулом и дрожью. Казалось, небо было готово рухнуть. Молнии сверкали беспрестанно. Вторая волна, ещё большая, чем первая, ударилась о берег, обрушив большой пласт земли и камни. Тысячи раз я думал, что хочу умереть, и вот сейчас Танатос так близок ко мне… Просто шагнуть навстречу буйным волнам. Даже не шагать, а просто стоять и ждать… Геракл изловит быка, а мне будет уже всё равно, кто станет царем после моей смерти, кто завершит дело, начатое не мной, кто будет служить Зевсу на критской земле. Отец говорил, что не видит мне преемника… Пускай. Единственное, что мешает мне умереть — мысль о том, что я вынужден уйти проигравшим!!!
Ну, уж нет! Умереть всегда проще, чем жить! А я никогда не искал легких путей.