— Слава о тебе, анакт, достигла и Нисы, — продолжала Скилла увереннее. — Мне много рассказывали о тебе. Но не верилось, что возможно, едва лишь взглянув на человека, почувствовать, что он украл твое сердце, и настолько лишиться ума, чтобы быть готовой сидеть у подножия твоего трона и ловить, как милость, мимолетный твой взгляд.
Да ты и о любви говоришь словами другого, маленькая, желанная моя Ниса! Я узнал, чьими. Спасибо тебе, Никострат, бродячий аэд, за дар твоей любви…
— Но я увидела тебя, о, великий анакт!!! И я… Значит, молва о тебе оказалась правдива… Я никогда не думала, что ты так красив! Я полагала встретить старца, но не мужа, ликом подобного Аполлону! Стан твой строен, словно молодой кипарис, и лицо твое прекрасно. Мне говорили, что волосы твои черны, будто крылья Никты. А ты сед, словно дряхлый старец! Видно, весть о смерти сына побелила твою голову. Но лик твой в обрамлении седых кудрей кажется еще более юным и прекрасным, о, Минос, мой обожаемый Минос. Ответь на любовь мою, или убей! Умоляю…
Сейчас главное — не спешить. Быть пауком, а не львом. Добыча иной раз вырывается из когтистых лап, но не из тончайших нитей потомков прекрасной Арахны. Осторожно обойдя жертву, закинуть первую петлю…
— Так вот почему ты выходила на стены города? — шепчу я, задыхаясь от волнения и нетерпения. Ниса, моя вожделенная Ниса! Ты слышишь сладострастие в моем голосе? Оно непритворно, я жажду овладеть тобой!
Но спешить нельзя. У этого города душа робкой девочки, одурманенной блудливой кифарой Никострата. Она ждет супруга — не насильника.
— Ты любовалась мной? Врагом своего отца?!
Я не ошибся в своих словах! Ведь я замечал ее среди других женщин, стоявших на стенах! Это ли не доказательство моей взаимности? Она вся счастливо вспыхивает:
— Цену любую готовы жены платить, когда чары Киприды их сердце томят.
Правильно. Говори, говори еще, моя несравненная Ниса! Кровь приливает к моим щекам.
— И ты готова предать отца ради меня? — срывающимся от страсти шепотом переспрашиваю я.
Она испуганно вскидывает глаза. Пытается угадать, не утратит ли она моего внимания, если откажет. Покажи, покажи ей, Минос, свои сомнения! Испугай ее. Я чувствую, что не в силах умерить голодного блеска в глазах, не думать о близкой победе — и поспешно представляю себе лицо Катрея. Должно быть, во взгляде моем сразу появляется холод. Скилла пугается, всхлипывает.
— Коли ты желаешь того, мой любимый…
Да, да, желаю, желаю тебя, несравненная Ниса! Сегодня ночью ты познаешь всю силу моей страсти. Я смело приближаюсь, кладу руки ей на плечи, совершенно открывшись. Нубиец напрягается, как кошка, готовая к прыжку. Главк срывается с места, ударом в грудь отталкивает девушку от меня.
— Так и поверю я твоей лжи!!! — рычит он. Скилла падает. Вся вспыхивает, гневно сводит брови, награждает моего сына ненавидящим взглядом…
Да моя овечка с норовом! Что же, тем лучше… Я бросаюсь поднимать ее, свирепо оскалившись на сына.
— Лживая сука! — Главк не умеет лицедействовать. Я вижу, он не просто боится за меня. Ему противна Скилла, и он с ужасом представляет, что я возьму ее на свое ложе. Не тревожься, Главк. Мне не нужна Скилла. А Нисой, взошедшей на мое ложе, я щедро поделюсь с тобой. Я так долго пытался овладеть непокорной, что вид ее унижения будет мне слаще любовных ласк!
Но сын не умеет слышать мысли. Огромный, с растрепанными волосами и горящими в темноте глазами, он нависает над нами, словно циклоп, и грохочет, подобно раскатам близкого грома:
— Отец, позволь мне пощекотать ее раскаленным копьем, и я выведаю, какими мышиными норами она вылезла из города.
— Нет!!! — визжит Скилла, в ужасе прижимаясь ко мне и заливаясь слезами. Я закрываю ее голову руками и, не повышая голоса, приказываю:
— Ты не посмеешь тронуть благородную дочь Ниса, царевну Скиллу!
А потом говорю Скилле, ласково, как больному ребенку:
— Никто не посмеет обидеть тебя!
Глупышка бросает на моего сына победный взгляд и доверчиво прижимается ко мне. Я чувствую ее запах. Так пахнут девушки, когда долго плачут. И дети…
Меня вдруг отчего-то мутит, рот наполняется кислятиной. Я с трудом сглатываю, глажу Скиллу по мокрым волосам. Она все сильнее прижимается ко мне и доверчиво, преданно смотрит в глаза.
— Посмела бы моя дочь хотя бы помыслить такое!!! Я бросил бы ее, связанную, на растерзание диким зверям! — беснуется Главк, сверля Скиллу ненавидящим взглядом. — Отцеубийца!!!
Жертва вздрагивает, я пугаюсь, что она сейчас опомнится, и горячо вступаюсь за свой кусок мяса:
— Ни Медею, что пожертвовала братом ради Ясона, ни Гипподамию, что погубила отца ради Пелопа, не называли так!!!
— Я всегда называю падаль падалью! — Главк перекатывает желваки. — И Гипподамия, предавшая родную кровь, и Медея — для меня лишь низкие твари, чья похоть выше долга и чести! И что же, ты женишься на этой сучке, раз в ее чреслах разгорелся огонь похоти?!
Спасибо, Главк, ты сам заговариваешь о женитьбе! Щадишь стыдливость Скиллы, которая не решается первой назначить выкуп за себя, мою невесту. На муху набрасывают еще одну петлю незримой, липкой нити — последнюю, сковывающую намертво. Теперь не уйдет.
— Коли покажет она путь в город, то разве ее любовь не заслуживает награды?
— Я покажу… — лепечет Скилла, повернувшись ко мне, а потом снова оборачивается к Главку и самодовольно улыбается — как есть Ганимед! Наверно, умеет бранить нерасторопных служанок и капризами вымаливать у отца дорогие украшения и пестрые одежды! Что же, мне на руку это! Она ничего не понимает. Она полагает, что сама охотится на меня, и теперь боится, что добыча от нее уходит…
— А ты сдержишь свое слово?
Все! Остается впиться в беззащитное брюшко мухи и впрыснуть яд. А потом ждать.
— Разве ты не заслужила награду?
Желудок мой вновь дергается, и еще один кислый комок подкатывает к горлу. Я с трудом справляюсь с тошнотой. Да что это с моей утробой сегодня?
— Или ты хочешь, чтобы я поклялся? — уверенно продолжаю я и, не дожидаясь подтверждения, боясь, что не справлюсь с новым приступом тошноты, вскидываю руку к небу, — Клянусь Зевсом Эгиохом, что сполна вознагражу Скиллу, дочь Ниса, за то, что она принесла мне победу. Клянусь, я отблагодарю тебя, как ты этого заслуживаешь!
Поворачиваюсь к нубийцу:
— Найди Амфимеда, пусть он тихо поднимает своих кимвольцев.
Главк шумно выдыхает, зло сплевывает.
— Что же. Не смею спорить с отцом, — ядовито бросает он.
— И поднимай лестригонов и тирренов, — невозмутимо отзываюсь я.
Главк рывком откидывает полог, зовет раба и, уйдя вглубь шатра, облачается. Сердито позванивает медь доспеха.
В палатку вваливается, стряхивая с волос дождевые капли, мрачный и лохматый спросонья Амфимед, наскоро облачившийся в полотняный доспех.
— Выбери десяток надежных людей, таких воинов, которые пройдут сквозь Аид и вернутся живыми, отважный мой Амфимед, — приказываю я. — Они пойдут с этой девушкой. Она укажет потайной ход в Нису. А остальные, с Главком — к воротам.
— Не сильно церемонься с этой сучкой. Пусть убьют ее, если только заподозрят обман! — злобно бросает Главк, не оборачиваясь.
— Будь уважителен с царевной Скиллой! — осаживаю я сына, властно глядя на Амфимеда. Тот удивленно вскидывает кустистые брови, но ничего не говорит. Лишь коротко кивает и выходит, увлекая за собой девушку.
Я облегченно перевожу дыхание. Охота завершена. Но меня все еще бьет дрожь, и желудок болит.
Главк, уже облачившийся в доспехи, бросает мне:
— Ты что, правда женишься на этой шлюхе?
— А я ей обещал жениться? — я слегка повожу плечами, по спине бегут неприятные мурашки. Подхожу к сыну, беру его за запястье. — Да будет с тобой и твоими воинами Арес Эниалий.