Повисло гнетущее молчание. Я видел, как хмурятся и отводят глаза седобородые афинские старцы и доблестные воители. Даже Эак не спешил взять скипетр. А мне казалось, что у него на любой случай жизни есть исполненные кроткой мудрости, округлые, правильные слова, которые он произносит тихим, мерным голосом. Наконец поднялся Кефал.
— Коварство Миноса не знает границ! — произнес он, и злая гримаса перекосила его лицо. — Он не побоялся потревожить Аида своими мольбами. И, насколько ведомо мне от отца своего, Гермеса, владыка Эреба отличается непреклонным нравом. Коли решился он ввязаться в дела живых, то трудно упросить его изменить свою волю. Но есть та, чью просьбу суровый Аид выполнит. Я говорю о супруге богатейшего из богов, Персефоне, дочери Деметры. Она, как говорят, мягкосердечна, и не раз суровый нрав Аида был смягчен ее просьбами. Вознесем молитвы Персефоне, пусть уговорит она своего мужа!
— Хотел бы я знать, Кефал, как собираешься ты умилостивить царицу Эреба?! — желчно воскликнул один из керусов, старый и сгорбленный. — Разве не ведомо тебе, что боги Аида мало склонны слышать просьбы смертных? Уж не отправишься ли ты сам в царство мертвых, чтобы пленить Персефону своими речами?
— О, многомудрый Эвпейт, — насмешливо произнес Кефал. — Разве не просим мы иных богов, принося им жертвы?!
— Боги Аида требуют человеческих жертв, — глухо произнес Эак. — Должно быть, и Минос, которого я почитал справедливым и праведным царем, обезумел настолько, что отступил от собственных устоев и принес в жертву человека…
— Не проще ли уступить требованиям Миноса?! — дерзко глянув на дядю, воскликнул Клейт Паллантид. — Пасть в ноги ему, попросить о прощении твоего преступления?!
Эгей ожег племянника взглядом:
— Согласиться на любую его волю?!
Но тот не оробел:
— Раз он позвал на помощь Аида, то, полагаю, ему и дано умолить Аида сменить гнев на милость. Кроме того, всем ведомо: Минос справедлив и рассудителен, хоть и суров. Может, наша покорность смягчит его сердце?
— А что он может захотеть? — недобро хмыкнул Акрисий Кефалид.
— Выдать ему преступника, навлекшего на город беды! — дерзко блеснув глазами на юношу, отозвался Клейт. — И это будет справедливо! Царь-гостеубийца — проклятие всему городу!
— Разве ты не видел? Боги не хотят смерти басилевса Эгея, — возразили в один голос Теламон и Акрисий. — Минос же прикажет казнить его!
— Ты так уверен, что Эгей велел убить Андрогея, будто он приказал это сделать тебе! — язвительно выплюнул Пелей.
— Я понимаю, Клейт, отчего ты желаешь обвинить во всем Эгея, — вставил Теламон. — Но! Критский скорпион никогда не получит афинского басилевса на расправу! Надо принести жертву, какую желает владыка Эреба, и молить богов Эреба о милости!
— Так поступали наши предки, — поддержал юношу царь Олеар.
— Зевс не жалует тех, кто приносит человеческие жертвы! И покровительница города, Совоокая Афина, против того, чтобы в жертву богам приносились люди! — Эак, впервые утратив спокойствие, вскочил с места. Ноздри его тонкого, точеного носа раздувались, борода на груди ходила ходуном.
— Может быть, у тебя есть другое решение, мудрейший из сыновей Зевса? — запальчиво спросил Кефал, но спохватился и закончил почти примирительно: — Не поможет ли нам смерть Миноса? Вопроси о том своего отца! Если да, то я готов сам отправиться в его лагерь и до восхода солнца либо погибну, либо принесу вам голову проклятого критянина.
— Остынь, — осадил его Эак. — Ты ведь старше меня, Кефал, но горяч, словно юноша. Поверь, в твои годы — это не достоинство.
Он помолчал и вдруг добавил — все так же тихо и весомо:
— Хотя бы потому, что правота в данном случае не на нашей стороне.
— Ты признаешь это! — злорадно подхватил Бутей. — Вы первые пролили кровь его сына!
Эак бросил на Паллантида кроткий, укоризненный взор.
— Мы пролили? — возмущенно начал было кто-то из афинских старцев, но вдруг растерял запал, встретившись глазами с Клейтом, восседавшим подле брата.
Бутея укоризненные взоры великого праведника не смутили:
— Отчего же ты, справедливейший, не дал свои корабли критянам?
— Оттого, что я, царь Эгины, поклялся еще Пандиону, что буду верным другом Афинам. И еще потому, что моему острову выгоднее не платить дань Криту, чем платить ее. Только слепец или безрассудный юнец не видит, как ослабело царство Миноса. Мы же сильны. И все вы сказали: да, сейчас лучший срок, чтобы скинуть критское ярмо с наших шей.
— Ну да, ты прав, как всегда, справедливец, — хмыкнул издевательски Бутей Паллантид. — И все же — есть и иное, чем ты обнадежил нас. Не ты ли, Эак Зинаид, поклялся богами, что оракул Зевса обещал нам победу? Коли не эти слова — многие ли пошли бы за Эгеем, обагрившим руки невинною кровью?!
По тому, как в совете приняли его слова, я понял: сын Палланта не лгал. Уж больно неистово стали все выражать свое возмущение.
— Замолчи, ты, лающий, подобно бешеному псу! — крикнул Акрисий Кефалид. — Видно, ты сам мечтал о том, чтобы критский паук помог твоему отцу надеть на чело корону Эрехтидов!
— С Критом не может у нас быть союза, — вскочил с места Клейт. — И тебе это ведомо, жалкий спесивец, с мозгами, подобными петушиным! Однако Эак обманул нас. Мы верили, что Зевс отвернул свой божественный лик от критянина!
— А что, сыновья Палланта, вы предпочли бы отдаться на милость критянам, если бы Эак не сказал о словах отца?
Сыновья Палланта возмущенно вскочили, но Протесилай Дидимский и Нелей, царь Андроса, удержали их.
— Но Нису они все же взяли, — подхватил Бутей. — Хотел бы я знать, как?
— Не вмешайся Аид, мы бы точно одержали победу над критским анактом, — сокрушенно произнес Эак. — Я не пророк, и не ведал, что царь Крита склонит на свою сторону владыку печальных теней.
— Сила его в обмане и коварстве! Скорпион, сын ведьмы, муж ведьмы!!! — поддержал эгинца Кефал. — Будь он проклят! Но я все же считаю, что любые пути хороши, чтобы растоптать кносского паука!!! Принесем жертву Аиду!
Тут все заговорили разом, крича и перебивая друг друга. Эак яростно стращал всех гневом Зевса, но его одинокий голос тонул в общем гуле. Сторонников у него оказалось немного. Разве только братья Паллантиды, которые настаивали на убийстве Эгея. Все это время афинский басилевс, сидевший на своем троне и в глубокой задумчивости пощипывавший бороду, участия в споре не принимал. Но явно размышлял о том же. Лицо его было мрачным, брови почти сошлись на переносице. Наконец, он принял решение и вскинул руку. Однако молчание воцарилось не сразу.
— Мы принесем жертву Персефоне на могиле киклопа Гереста, там, где наши предки приносили в жертву людей. Там, где нашла свою смерть Хтония, сестра твоей покойной жены, Кефал, сын Гермеса. Я сказал! — отчеканил Эгей не терпящим возражения тоном.
— И кого же мы отправим посланником к богам? — спросил Клейт Палантид, сверля взглядом Эгея.
Все сразу затихли.
— Кажется, бог, сотрясающий акрополь, ясно сказал: смерть Эгея ему не нужна! Или я не прав? — издевательски поддержал брата Бутей. — Значит, виновник наших бед смерти избежит!
— Пошлем того, на кого укажут боги, — решительно подытожил старец Эвпейт.
— И я первый готов бросить жребий, — отозвался Эгей и поднял с земли осколок черепицы.
— Лучше брось его последним! — заорал Клейт. — Со дна его точно не достанут.
— Будь по твоему! — презрительно пожал плечами Эгей и, вынув из ножен короткий кинжал, нацарапал им на черепке свое имя. Братья Паллантиды поспешили заготовить свой жребий.
— Да будет так, — подал голос один из молчавших доселе старцев-керусов. — Полагаю, что нельзя послать к Персефоне молить о милости того, кто низок родом. И лучше упросит женщину другая женщина. Сделаем так. Пусть из тех, кто сидит сейчас на совете, имеющие дочерей напишут на черепках не только свое имя, но и имена дочерей. И сын Зевса Эак вынет жребий. Тот же, чье имя окажется на нем, угоден богам и должен отдать жизнь ради народа Афин.