Три? Я внимательно оглядел танцующих женщин, но так и не нашел среди них еще одного переодетого.
— И какие же девушки вызвались добровольно?
Гепет показал мне. Так и есть: оба ряженых оказались среди добровольцев. Третья была женщиной. Должно быть, влюблена в кого-то из обреченных.
Тем временем афиняне приблизились и со сдержанным достоинством склонились перед моим паланкином. Тесей звучно произнес:
— О, богоравный анакт Минос! Жители Афин прислали нас в уплату дани, что наложена тобой за смерть божественного Андрогея. Да исполнится твоя воля.
Его дерзкий, ненавидящий взгляд не вязался с покорной речью.
— Прежде, чем принять дань, я хотел бы посмотреть, нет ли изъяна в тех, кто прибыл сюда, — проворчал я, поднялся и направился прямиком к одному из переодетых юношей — к тому, что выглядел более женственно. Сыновья и Ариадна в недоумении уставились на меня.
Но я уже подошел к юнцу. Взял его за руку. Тот испугался, хотел вырваться. Я провел по его ладони кончиками пальцев. Жесткие мозоли от рукояти меча не спутаешь с теми, что натирают нитка и веретено…
— Как зовут тебя, милая?
— Перибея, богоравный анакт, — пролепетал он едва слышно.
— Поклянись отцом моим, Зевсом: ты и вправду девственница?
Юноша испуганно глянул на меня, потом вскинул руку к небу и воскликнул:
— Ни один мужчина не делил со мной ложе любви, клянусь всеблагим Зевсом Громовержцем.
— А вот за женщин я не поручусь, — ответил я, оглаживая его подбородок. Может быть, нежный юношеский пушок и выщипали перед отъездом, но он успел отрасти за время пути. — Мне кажется, ты трибада.
Он не нашелся, что ответить, но Тесей стремительно стал между нами. Ноздри его крупного, мясистого носа раздувались, лицо пылало гневом.
— Разве достойно великого царя прилюдно не щадить девичьей стыдливости?
— А ты дерзок, сын Эгея, — недобро усмехнулся я.
Тесей, вспыхнув, яростно ответил:
— Мой отец — Посейдон!
— Ты похож на Эгея, как оттиск на печать, оставившую его. Отчего же ты так упорно отрекаешься от семени, породившего тебя? — подчеркнуто равнодушно бросил я.
— Я могу называться сыном Посейдона, ибо Энносигей взял меня на колени и назвал своим чадом, — ответил Тесей. — И знай, анакт Минос, ты будешь наказан великим богом без жалости, коли причинишь мне вред!
Я невольно усмехнулся.
— Тебе, видно, неизвестно, сколько раз я противостоял Посейдону, когда он дерзал противиться моему отцу, и ты мнишь, что угроза твоя устрашит меня, сын афинского басилевса?
Тесей не сохранил спокойствия и вспылил:
— Наверно, у тебя есть причины не верить, что боги могут быть отцами смертных. Может, ты, глядя в зеркало, можешь назвать имя собственного отца, сын критского быка?
— Имя своего отца я знаю, — холодно отозвался я, — и у меня нет оснований стыдиться его.
— Я могу доказать тебе, что я — сын Посейдона, — горячо воскликнул Тесей. — Скажи, может ли простой смертный достать со дна морского вещь, которую забросили на глубину? Так вот, смотри!
Он снял с пальца перстень и показал его мне. Массивный, золотой, очень тяжелый, с изображением богини, воздевшей руки к небесам.
— Забрось его в воду, и я принесу его назад.
— Опытному ныряльщику такое под силу, — заметил я. — Это подвиг для ловца губок, а не для царя. Но если ты хочешь позабавить моих придворных, словно бродячий лицедей, что готов надрываться за миску похлебки, — не буду спорить.
И я с размаху зашвырнул перстень. Злость придала моей руке силу, и перстень, перелетев через корабли, шлепнулся в воду.
— Ищи, — я нарочно приказал ему, как собаке. Тесей уже не мог отступить. Сбросив одежду, он решительно направился к воде, вошел в нее и поплыл, с силой загребая воду мощными руками. Критяне загомонили, споря на драгоценности, скот и зерно, вынырнет ли афинянин. Спутники Тесея не скрывали отчаяния и страха.
Афинский царевич вернулся на удивление скоро. Его мокрая голова появилась на поверхности воды, а потом он поплыл к берегу, загребая только одной рукой. Изумленный возглас пронесся над гаванью: Тесей прижимал к груди прекрасный золотой венец. Спокойно подойдя ко мне, царевич протянул сначала правую руку: на безымянном пальце поблескивал в лучах солнца его перстень. А потом показал венец. Только в кузнице Гефеста могло появиться на свет столь совершенное украшение.
— Владыка морей Посейдон велел подарить тебе, о анакт, этот венец, дабы ты не усомнился в его благоволении ко мне.
— Что он благоволит тебе, сын Эгея, я и без венца верю, — равнодушно произнес я. — Но это ничуть не меняет твоей судьбы. Отведите афинян во дворец, и пусть сегодняшний вечер они проведут, окруженные заботой и почестями, подобающими высокородным людям. И под охраной, поскольку я вижу, тут есть не только юноши, но и девушки, от которых следует ожидать безумств. Завтра афиняне будут принесены в жертву Минотавру, кровному сыну Посейдона.
И, махнув рукой, приказал следовать во дворец.
Пока мы двигались обратно, злоба, говорившая моими устами, улеглась так же быстро, как и возгорелась. И я понял, что унизился, а Тесей показал себя истинным царем.
Тесей. (Первый год двадцать первого девятилетия правления Миноса, сына Зевса. Созвездие Овна)
Потом была бессонная ночь. Несмотря на весеннюю свежесть, в покоях стояла духота. И вода в запотевшем кувшине казалась теплой и противной на вкус. Мне хотелось спать, но стоило лишь смежить глаза, как я видел перед собой Тесея — сына афинского царя, любимца Посейдона, отважного и достойного мужа, бесстрашно отправившегося на Крит, чтобы сразиться с чудовищем и избавить свой город от бремени кровавой дани. Я видел его дерзкий взгляд, горделивую осанку, слышал твердую, исполненную царственного достоинства речь.
Помню, как, отгоняя видение, сел на ложе, стиснул виски ладонями…
И вдруг заметил в проеме входа маленькую старушечью фигурку в широком плаще и с факелом в руке; растерянно подумал, как эта ведьма могла миновать стражу? Но едва она шагнула мне навстречу, отчетливо увидел желтые волчьи глаза, острое, тонкогубое, почти песье лицо. То, что я сначала принял за плащ, оказалось огромными кожистыми крыльями. А седые лохмы, шевелящиеся на маленькой голове, поднялись мне навстречу и грозно зашипели.
— Я пришла к тебе без зова, Минос, сын Муту. Удостоишь ли ты меня беседой?
Я почувствовал, как у меня на загривке дыбом поднимаются волосы, но все же встал, приветствовал свою божественную гостью низким поклоном и произнес:
— Приветствую тебя, Алекто, неукротимая дочь Эреба.
Эриния усмехнулась, довольная, что я назвал ее по имени, бесцеремонно уселась на растерзанное бессонницей ложе, покосилась на меня и промолвила:
— Ты можешь сколько угодно ненавидеть меня, сын Муту. Но разве ты станешь отрицать правдивость моих слов? Ты больше не нужен богам. Пришла пора Зевсу помириться с Посейдоном. Буйный Энносигей укротил свою гордыню и признал главенство олимпийского анакта. И теперь Зевс готов сделать своему старшему брату небольшой дар в знак примирения. Тесей одержит верх над тобой, Посейдон насладится местью, унизив тебя.
— Мне тоже нет дела до их игр. Я скоро умру, — бросил я в ответ. — Что же до унижения, то разве не должен смертный гордиться тем, что житель Олимпа считает его достойным своей мести?
Тонкие губы моей собеседницы скривились в ядовитой улыбке.
На кого так неуловимо похожа дочь Никты? Где-то мне уже приходилось видеть это лицо.
— Разумеется, безумный гордец, о чем тебе тревожиться? Ты скоро умрешь, и тебя не будет больше донимать мысль о судьбе царства. Какая тебе забота о бедах твоих детей?
Она сжала мое запястье угольно-черной лапкой. А рука-то у нее мужская, хотя и маленькая, вроде как у того отважного афинянина, что назвался Перибеей.