Я подошел к борту и закричал, моля о помощи. Из строя воинов на берегу вперед выступил высокий, дородный, уже немолодой, но еще крепкий и мощный муж.
— Поклянитесь богами, что слова ваши правдивы! — немилосердно коверкая наречие ахейцев, выкрикнул он.
Я поднял руку к небесам:
— Отцом своим, Зевсом Громовержцем, клянусь, что не нарушу мирной жизни этой земли.
Предводитель внимательно поглядел на нас из-под широченной ладони и дал своим людям знак опустить оружие.
— Приблизьтесь! — крикнул он. — Мы не тронем вас.
Одет вождь был просто, почти бедно, только на запястье поблескивал массивный золотой браслет, но я, по величавой осанке и манере говорить, все же решил, что вижу местного басилевса. Вгляделся, пытаясь понять, куда забросила меня судьба. Мой собеседник был немолод и с трудом объяснялся на языке жителей Киклад. Не тиррен и не лестригон. Скорее всего, мы на Сицилии, и встречать нас вышел Кокал, царь сиканов.
Корабли пристали к берегу. Я спрыгнул на песок, за мной последовал Итти-Нергал и еще двое стражей. Отряд воинов подошел ближе и замер на расстоянии полета дротика. Они все еще не доверяли нам. Я решительно направился к предводителю и, приблизившись, произнес на наречии сиканов:
— Приветствую тебя, благородный Кокал, владыка славного Камика.
Басилевс прищелкнул языком, удивленный.
— Да пребудет милость Олимпийских богов с тобой, твоей семьей и твоим народом, — уже увереннее продолжил я.
— Приветствую и я тебя, чужестранец, — учтиво отозвался Кокал. — Я вижу, что корабли твои велики и крепки, хоть и изрядно потрепаны бурей. А величие твоей осанки и властность речи говорят мне, что ты — не простой смертный, но басилевс. Назови свое имя, дабы я мог оказать тебе честь, достойную твоего рода.
— Я — Минос, анакт Крита и Кикладских островов, — произнес я, приветливо улыбаясь.
Кокал был изумлен:
— Правда ли это? Неужели сам Минос Старый, сын Зевса, справедливостью и мудростью равный богам, явился в мои владения?
Он учтиво поклонился:
— Это великая честь для меня, о, анакт! Но что привело тебя ко мне? Чем я, скромный владыка этих земель, могу услужить тебе?
— О, благородный царь сиканов, доблестный Кокал! Я прошу тебя о гостеприимстве и помощи. Владыка морей Посейдон обрушил на нас свой гнев. Яростный Эвр унес мои суда далеко от намеченного пути. Позволь мне и моим воинам, полагаясь на твое гостеприимство, поменять оснастку, запастись водой и пищей.
Кокал склонил голову:
— Гость — посланник богов. И вдвойне честь, что я могу принять в своем дворце столь прославленного мужа. Вот тебе моя рука. Вам будет оказан радушный прием в моем дворце. Но твои воины весьма многочисленны, а мое жилище скромнее твоего Лабиринта. Я прикажу, чтобы им доставили все необходимое на корабли. Да не будут они знать недостатка ни в чем — ни в еде, ни в питье, ни в почете. Ты же возьми с собой тех, кого считаешь нужным.
И он протянул мне широкую ладонь.
— Благодарю тебя за гостеприимство, богоравный Кокал, — произнес я, улыбаясь. — Я возьму не более полутора десятков человек, остальные останутся на кораблях.
Нергал-иддин за моей спиной шумно выдохнул, выражая свое недовольство, и, едва вернувшись на "Скорпион", набросился на меня с упреками.
— О, многомудрый и богоравный анакт! — восклицал он, сверкая глазами. — Разве царь сиканов друг тебе?! Отчего ты так доверяешь ему?
В его словах была доля истины. Но мне думалось, что оскорбить Кокала недоверием было бы куда опаснее.
— Разве облик царя Кокала не являет знаки простодушия и доверчивости?! К вероломству такие люди не склонны, — отрезал я.
Нергал-иддин прорычал что-то под нос, но покорно склонился предо мной, показывая всем видом, что подчиняется с неохотой.
Сборы были недолгими. Вскоре мы двинулись вглубь острова. Я и Кокал шли рядом. Я рассказывал басилевсу о тех злоключениях, которые нам довелось пережить. Он внимательно слушал. Знавший не понаслышке тяготы жизни морехода, Кокал отлично понимал, что мы чудом спаслись от смерти.
— Воистину, мойры благосклонны к тебе и твоим спутникам, — заключил он, выслушав мое повествование.
— Они вдвойне благосклонны ко мне, — ответил я, — что ты с отрядом воинов оказался на берегу.
Кокал утробно хохотнул:
— Иначе и быть не могло. За морем мои воины следят непрестанно. Земли моего народа — лакомый кусочек для всех, кто ищет легкой поживы. Тиррены, например… Не прими в укор мои слова, но когда твой отважный сын укрепился на полуночных островах, он заставил печень моего отца не раз исходить желчью, нападая на наши земли, подобный жадному волку, пока отец не выдал за него одну из своих дочерей и таким образом не закрепил союз с ним. И теперь, хотя моя сестра уже покинула этот мир, я не страшусь кораблей твоего могучего сына. Однако мне не стоит уповать на то, что он не допустит до моих берегов алчных разбойников. Твои корабли заметили верные стражи, великий анакт Крита.
Я согласно склонил голову, произнес учтиво:
— И в моем царстве не принято оставлять побережья без защиты, доблестный Кокал. Верно ли я понял твои слова — ты находишься в союзе с Главком?
— Да, это так, — ответствовал Кокал.
Я окончательно успокоился. Даже если этот союз держится на страхе перед свирепостью моего сына, Кокал не захочет нарушать мир, хотя и зыбкий. Однако, думалось мне, два мужа, столь сходных нравом, могли и дружить.
— Я давно не видел неистового Главка, подобного Посейдону, — сказал я. — Твои же владения соседствуют с его. Может быть, ты расскажешь мне о нем?
— До меня не доходило вестей, что его одолевали болезни или неудачи, — охотно отозвался мой собеседник. — Что же до старости, подстерегающей нас всех…Твой сын — внук двух великих богов и неподвластен времени!
И Кокал добавил с видимым сожалением:
— Я водрузил царский венец на чело много позже, чем он покорил лестригонов и обосновался на северных островах. Но вот я уже стар, и волосы мои покрыты сединой, а он по-прежнему исполнен весенней силы и буйства горной реки. Э! Вот и Камик!
Столица царя сиканов — множество домов, беспорядочно лепившихся на склонах невысокой горы вокруг маленького дворца. Город был обнесен бревенчатым частоколом и рвом, словно укрепленный лагерь. Мы вошли в неширокие — как раз для одной, тяжело груженой повозки, — ворота, прошествовали узкими улочками. Появление царя не было редкостью для горожан. Попадавшиеся навстречу нам люди приветствовали Кокала со всей почтительностью, но без того благоговейного трепета, что сопровождал каждое мое появление на улицах Кносса, и во взглядах сиканов, обращенных ко мне, я не видел ничего, кроме любопытства. В простом одеянии морехода и без пышной свиты я не выглядел властелином половины Ойкумены.
Камик был беднее тех городов, которые мне приходилось видеть на Кикладах и в Пелопоннесе: не столь много глинобитных домиков теснилось вокруг твердыни дворца, а тот, возвышаясь на небольшом холме, был достоин разве что басилевсов убогой Кефалении и Итаки, или гористых земель Эпира. Того, кто строил дворец, заботила больше прочность, чем красота. Мощные стены были созданы в расчете на то, что во время набега жители города могут укрыться в нем. Но все же он заметно уступал крепостям Аттики и Истма. Не случайно Кокал так страшился внезапных нападений.
Посланный вперед вестовой сообщил о прибытии важного гостя. Во дворце нас ждали.
На невысоком крыльце перед портиком столпились гепеты Кокала. Завидев нас, на ступени дворца выплыла царица: еще нестарая, но очень толстая женщина, судя по чертам лица и одежде — тирренка. Следом за ней шли две юные девушки, рослые, широкобедрые и крепкие, удивительно похожие на Кокала.
— Это моя жена, — не без гордости произнес басилевс, — благородная Рамта. И мои младшие дочери, Ларисса и Алкиона. Войди в мой дом, великий и мудрый анакт Минос.