На следующий день с утра отправился в Белполк. В помещении с разбитыми окнами, полупровалившимся полом была толпа людей. Шумели, плакали. В отчаянии хватали немецкого фельдфебеля за руку. Просили, умоляли отпустить их близких домой.
— Найн, найн! — твердил немец, скрываясь в проломе кирпичной стены.
Я прошмыгнул вслед за ним.
— Майн гер! Майн гер!
Он обернулся.
— Яйко, шпек, — показал я ему на сумочку.
— Айн момент, — улыбнулся он и исчез за дверью.
Через две-три минуты появился с портфелем. Переложил в него яйца и сало.
— Майн мутер, майн мутер!
— Ферштейн, ферштейн.
Через 15 минут вышла мать, бледная, осунувшаяся, с заплаканными глазами. Ей не верилось, что ее отпустили. Я был счастлив, что спас маму от угона в Германию.
Через два дня во дворе нашего дома появился немецкий фельдфебель.
— Мадам Светлова, — спрашивал он у жителей дома.
Кто-то указал на нашу квартиру. Увидев немца, мать онемела.
— Пас! Пас! — показал на мамин паспорт немец. Сложив пальцы рук решеткой, улыбнулся: — Ферштейн?
Мы поняли, что без паспорта маму могли забрать при проверке документов. Порядочность немца нас удивила.
Гетто
В июле 1941 года было создано еврейское гетто. Немцы убивали евреев на улицах, в домах. Расстреливали стариков, женщин, детей. Еврейское население было запугано и не оказывало сопротивления карателям. евреи смирились со своей судьбой и покорно, как овцы, шли на расстрел. Некоторые пытались спрятаться в подвалах, в вырытых под домом ямах. Матери душили своих грудных младенцев, чтобы они не выдали своим плачем прятавшихся взрослых с детьми.
Многие в городе евреев в свои дома не пускали, боясь, что немцы расправятся с ними. Другие сочувствовали и помогали несчастным, но не могли согласиться с тем, с какой пассивностью они отдавали себя на убой. То, что евреи безропотно шли на гибель, угнетало отца. Как приверженец советской власти и родной партии, он порой возмущался.
— Почему они не могут организовать партийную ячейку? Среди них есть члены партии, комсомольцы, — делился он своими мудрыми мыслями, когда к нему приходили соседи.
Начинались кухонные разговоры.
— Надо сопротивляться агрессорам. Уйти в партизаны.
— А вы почему не ушли в партизаны? — съехидничал сосед.
— Кому я там нужен. Моя рана не заживает до сих пор...
Тут следует пояснить. Когда появились немецкие танки на Московской улице, отец увидел на них красные флажки, развевающиеся на ветру. Свастики не заметил.
— Маня, — крикнул он, — наши танки в городе!
И начал махать руками. Одна из машин развернула пушку, выстрелила и попала в стенку. Спасся он чудом, но получил тяжелое ранение.
— Правду говоря, — заметил отец, — еврейские богатеи, как и русские, успели удрать, осталась беднота…
— Не надо защищать евреев, они торгаши и спекулянты. У них на уме только гешефт и круговая порука. Они устраивались на теплые местечки и вытесняли дурака Ивана.
— Вы имеете в виду меня? — возмутился отец.
— Да не вас, — отмахнулась соседка. — Стоишь, бывало, в очереди за хлебом, а они нахально лезут вне очереди. Народ возмущается, а он встает в позу: «Ну-ну, кто из вас смелый, назовите меня жидом, и вас быстро упекут, куда надо».
— Бывало такое, — подтвердил сосед. — Мы голодали, душились в очередях, а они все доставали по блату…
— Это потому, что у них была большая поддержка. Лазарь Каганович, ловкий и хитрый, подсунувший свою дочку Розочку Сталину. Они сами виноваты, что их многие ненавидят…
— Это не совсем так, — высказался отец. — Партия и советское правительство всегда против национальной распри.
— Помолчите вы со своей партией, слушать не хочу, — поднялась со стула соседка и направилась к двери.
— Как бы там ни было, нельзя издеваться и убивать ни в чем не повинных людей, — заключил мой папаша.
Как спасали Митю
Как-то на Московской улице появилась большая колонна евреев. Их вели к товарной станции. Обессиленные, вымученные, с поникшими головами, они шли молча. Многие несли на руках младенцев, вели за руку детей. Ужасное это было зрелище. Женщины из нашего дома плакали. Многие узнавали своих знакомых. Знали их почти с детства. Нам с братом удалось вытянуть из колонны почти насильно Митю Эпштейна и привести домой. Он дрожал от страха.
— Митя, не бойся, все будет хорошо, — утешала его мать.
Хорошего, конечно, было мало. Надо было придумать, как спасти его. Оставаться в квартире было рискованно. Тем более что напротив жил Черник, комендант дома. Личность темная, при отступлении Красной Армии занимался мародерством. Брат быстро придумал. Митя был нашим ровесником, и Петя отдал ему свою метрику. Года немного не сходились, и в графе «день рождения» брат поставил небольшую чернильную кляксу.