Помимо концертов в Минске, мы выступали и в других белорусских городах. В городе Барановичи мы исполнили «Белорусскую сюиту» композитора Алексея Туренкова. После концерта за кулисы зашел высокий, худощавый человек, очень взволнованный, долго пожимал руку нашему дирижеру. «Дзякую вам за цудоўнае выкананне «Беларускай сюіты». Перадайце маё шчырае прывітанне Аляксею Яўлампавічу Туранкову». Это был Геннадий Иванович Цитович, которому, как и многим деятелям искусства и культуры, пришлось остаться на оккупированной территории.
Меня не удовлетворяла работа в цимбальном ансамбле. Я часто выходил в массовках в оперных спектаклях, просил занимать меня в танцах, небольших ролях в драматических спектаклях. Я по нескольку раз смотрел «Евгения Онегина», «Кармен», «На Купалле».
«Я — белорусский юнак»
В 1943 году в городском театре состоялось торжественное собрание в честь годовщины войны против СССР. На нем присутствовал генеральный комиссар Белоруссии Вильгельм Кубе. В театре подпольщики под сценой заложили мину. Она не взорвалась. Гауляйтер Кубе вышел из театра раньше. Толпа, стоящая по обе стороны дверей, образовала коридор. Кубе, круглолицый, плотный, невысокого роста, улыбаясь сжатыми губами, всматривался в публику. Не знаю, из каких чувств, то ли из патриотических, а скорее всего, под влиянием артиста Полцевского, гордо произносившего: «Я — немецкий юнак!», я вышел из толпы и встал на пути гауляйтера, сложив на груди руки. Кубе нахмурился. Как только он приблизился ко мне, я гордо поднял голову: «Я — белорусский юнак!». Моих слов он, конечно, не понял. Разняв мои руки, опустил их по швам и погрозил пальцем. Кто-то из толпы потянул меня за пояс: «Смывайся быстрей». Я понял, что сделал какую-то глупость, и быстро направился к служебному входу. Поднявшись по лестнице, спрятался в углу осветительной будки. Через некоторое время в полоске света увидел начальника осветительного цеха Игоря Рыдзевского. Недовольный, разгневанный, он нахмурился: «Какого хрена ты тут делаешь? Тоже мне — белорусский юнак. Ты просто дурак! Эсэсовцы могли тебя шлепнуть запросто. Катись отсюда».
Мина взорвалась, когда начался концерт. Погибли и были ранены десятки людей, пришедшие в театр. Как я узнал позже, к этому был причастен Игорь Рыдзевский. Работая в театре, зная, что взрывное устройство не сработало, Рыдзевский мог бы разрядить его, предупредив тем самым гибель зрителей. Но им, видимо, руководило другое чувство: пусть неповадно будет тем, кто посещает театр в то время как идет жестокая война.
И все-таки Е. Мазаник удалось подложить мину в доме гауляйтера Кубе. Операция закончилась удачно. Кубе погиб. Было расстреляно около тысячи минчан. Работающие в немецких учреждениях могли укрыться на ночь от расправы с разрешения главы ведомства.
Преемником Кубе стал группенфюрер СС Карл Готтберг, прославившийся жестокими карательными мерами против партизан, подпольщиков и мирных жителей.
Кто свой, а кто чужой
В 1943 году немцы выселили нас из дома №24. Мать нашла хижину на углу Московской и Рабкоровской улиц. Нашей соседкой оказалась Анна Ивановна Серова. Мать подружилась с ней. У Серовой было двое детей. У нее была явочная квартира. Она прятала на чердаке граждан, которых потом переправляли в лес, к партизанам. У нее также был радиоприемник. Серова записывала сводки Советского информбюро и передавала матери. Мы с братом переписывали и отдавали знакомым, проверенным ребятам. Я вместе с пацанами расклеивал в разных местах листовки. Однажды увидел народного художника СССР Валентина Витальевича Волкова. Он также остался в оккупации с дочерьми и жил в нашем доме, в том же подъезде, что и мы. С Алексеем Туренковым они часто совершали променад по Московской улице, переименованной немцами в Варшавскую. Я подошел к ним и хотел вручить листовку. Волков отчаянно замахал руками: «Немедленно спрячь ее». Большие глаза Алексея Туренкова раскрылись от удивления. Валентин Витальевич произнес: «Ты лучше на словах расскажи». Я рассказал, как немцы «планово» отступают, какие города взяты советскими войсками. Выслушав, Валентин Витальевич произнес: «Володя, будь осторожен».
В один из летних дней к Анне Ивановне Серовой нагрянули полицаи. Среди них я увидел учителя физкультуры, одетого в штатское. Я сразу узнал его. После ухода полицаев Серова рассказала матери, что она прятала радиоприемник в спальне, прикрыв его подушками и одеялом. Человек в штатском, наш учитель, приподнял подушки. Увидев приемник, укоризненно покачал головой. Строго взглянул на нее и вышел к полицаям: «Там ничего нет». Вот теперь и думай, кто он был, наш учитель физкультуры на высоких каблуках.