Нет ничего более сложного и противоречивого, чем все, что связано с войной. Трудно было разобраться, кто свой, а кто чужой. Советские люди хотя и вынуждены были работать на немцев, но одновременно содействовали подпольщикам.
Среди зрителей, которые посещали наш театр, в основном были минчане. Театр был для минчан единственной отдушиной, где можно было соприкоснуться с прекрасным и забыть на время о тяжелой жизни в оккупации. Актеры не считали для себя крамолой играть для белорусского зрителя, а не услаждать слух немецких захватчиков. Ни во Франции, ни в Бельгии, ни в Польше актеров не сажали в лагеря. В каких бы условиях ни находились актеры, они пытались выразить свое творческое «я». Такова натура этих людей.
«Виват, Русь!»
Когда немецкие войска потерпели сокрушительное поражение на Курской дуге, многие итальянские части стали возвращаться домой. Они почувствовали, что сражаться за немецкий рейх — дело проигрышное и бесполезное. Не знаю, каким образом итальянцы попали в Минск. Голодные, истощенные, они подходили вечером к городскому театру (Янки Купалы) и пытались обменять свое оружие на что-нибудь съестное. Мой знакомый Станислав Сцегенный приобрел пистолет. Этим обменом, видимо, пользовались и подпольщики.
На фабрике «Луч» подвалы были забиты итальянскими солдатами, которых немцы считали дезертирами. Решетчатые окна этих подвалов выходили на улицу Немигу. Когда возле окон собиралась толпа любопытных минчан, итальянцы начинали петь. Пели они итальянские песни, а также русские: «Катюшу» и «Стеньку Разина». Через небольшую форточку жители Минска бросали им кое-что из продуктов. В знак благодарности итальянцы кричали: «Виват, Русь, виват, Русь!».
Судьба композитора
После освобождения Минска ведущие исполнители были репрессированы, за исключением немногих.
Любопытна судьба композитора Николая Щеглова. Перед войной его кантатой о Сталине закрывалось выступление белорусских деятелей культуры и искусства в Москве. Руководители партии и правительства во главе со Сталиным пожимали ему руку за прекрасную композицию о вожде народов. По какой причине он остался в Минске в оккупации, мне неизвестно. Знаю только, что в городской управе он возглавлял отдел культуры и искусства. Написал оперу «Лясное возера». Вежливый, интеллигентный, он приходил в театр и принимал участие в работе над своим произведением. Николай Щеглов попал в поле зрения подпольщиков. Они пытались убрать его, как коллаборациониста и предателя. Но не получилось. И совсем для меня непонятно, почему он на слова Натальи Арсеньевой написал «Марш беларускіх жаўнераў», который транслировался до самого прихода Красной Армии. Щеглов вместе с Арсеньевой уехал в Германию. Потом перебрался в Америку, где создал небольшой ансамбль и, как талантливый музыкант, прославился своими шлягерами.
Судьба другого белорусского композитора, Алексея Туренкова, сложилась драматически. К нему не раз приходили незнакомые люди. Туренков был осторожен. Он боялся, что среди них могли быть провокаторы.
Однажды к нему пришла женщина. Показала ему свое удостоверение и письмо от Пономаренко. Женщина произвела на Алексея Евлампиевича хорошее впечатление. Они договорились, что на следующий день встретятся вновь, чтобы вместе уйти в партизанскую зону. Целые сутки Туренков не спал. На следующий день связная не явилась. Страх овладел им. Учащенно забилось сердце. Трудно было усидеть на одном месте. Прошло два часа, а женщины не было. В голове роились разные мысли: может, она попала в руки гестапо? В дверь кто-то постучал. «Наконец-то», — обрадовался он. Открыл. На пороге стоял мужчина. С ходу спросил: «Вы готовы?». Туренков растерялся.
— Женщина, которая должна была прийти, заболела. Времени нет, быстро собирайтесь!
— Вы меня с кем-то спутали. Я собрался идти в магазин, — испуганно ответил Туренков и вышел из дома.
Мужчина увязался следом. Схватил его за плечи и повернул к себе. Как из-под земли возникли двое полицаев.
— Чего пристаешь до старика?
Мужчина начал оправдываться:
— Да я хотел просто так...
— Что он хотел от вас? — спросил полицай.
— Не знаю. Я впервые вижу его, — смешался Туренков.