Не знаю, как он оправдывался, но поздно вечером вернулся домой. Ему всучили «волчий билет». На работу никуда не брали. После долгих хождений по мукам он устроился на товарную станцию разгружать вагоны с известью и дровами.
Чтобы доказать, что он остался верным ленинцем, что не может жить без партии, начал писать во все инстанции.
Уходя на работу, брал с собой газеты и пытался читать работягам. Они потешались над ним. Его чтение было им до фени. Отец заставлял нас с братом вырезать из газет портреты вождей и наклеивать в комнатах. Мать возмущалась:
— Этим ты никому ничего не докажешь. Только стены гадишь!
Часто начал приходить домой подвыпившим. Мать упрекала:
— В доме ни гроша, а ты еще выпиваешь.
Отец отвечал не то всерьез, не то в шутку:
— Пью, чтобы укрепить пошатнувшееся здоровье.
Оплеуха за Сталина
В день рождения великого и мудрого вождя я принес в школу перерисованный из газеты его портрет. Кнопкой прикрепил его к классной доске. В классе, кроме Мити Эпштейна, никого не было. Все ушли на переменку.
— Ну что, нравится рисунок? — не без гордости спросил я одноклассника.
— Не очень.
— Почему?
— Не похож на Сталина...
— Много ты понимаешь, — обиделся я и вышел.
Прозвенел звонок. Ребята расселись по партам. Вошел директор, Сергей Иванович, уселся на стул, не обратив внимания на рисунок. Послышались смешки.
— Что так весело? — спросил директор.
Один из учеников указал на доску. Повернувшись к доске, директор увидел портрет Сталина. У вождя были подрисованы усы, а из носа текли сопли. Как ужаленный, с разъяренной физиономией директор вскочил и уставился на меня.
— Светлов, за мной! — багровея, прорычал он, сорвал карикатуру и вышел из класса.
Я поплелся вслед за ним. Как только мы вошли в кабинет, я получил такую оплеуху, что не удержался и упал на пол.
— Мерзавец! Негодяй! Как ты посмел сделать такое? — метал гром и молнии руководитель школы.
— Это не я, это не я... — лепетал я, весь съежившись.
— Чтобы сегодня здесь был отец!
Не знаю, о чем говорил директор школы с моим родителем, но, по понятным причинам, дело было замято. Иначе досталось бы и директору, как потерявшему политическую бдительность.
Отец не ругал и не бил меня, понимая, что это провокация одного из учеников.
Наша пионервожатая, Нинель Лагацкая, воспитывала учеников в духе высокой коммунистической морали. Входя в класс, она восклицала:
— За дело Ленина-Сталина будьте готовы!
— Всегда готовы! — не очень стройно отвечали мы.
Пионервожатая все время напоминала нам, что мы живем в счастливое сталинское время. Когда шпиономания дошла и до нашей школы, первой, придя в класс, приказала:
— Снимите красные галстуки и проверьте их на свет. В них могут оказаться фашистские знаки. У кого такие проявятся, немедленно показать мне.
Мы внимательно рассматривали галстуки, но фашистские знаки, к ее огорчению или, наоборот, к удовольствию, не проявлялись.
Как-то пионервожатая вызвала меня в пионерскую комнату.
— Ты парень смышленый, не дурак, видимо, заметил, что учитель физкультуры ходит в туфлях с высокими каблуками. Это подозрительно. Сергеев может оказаться шпионом. Тебе пионерское задание — ты должен проследить, с кем он общается и куда ходит. Понял? Вот адрес его улицы и дома.
Нинель Максимовна вручила мне какую-то писульку.
— Смотри, об этом никому ни слова.
Я рассказал об этом «пионерском задании» матери.
— Дура она безмозглая. Ты и не думай никуда ходить.
Учитель физкультуры был высоким, стройным, симпатично улыбался. Видимо, она хотела использовать меня как соглядатая в своих любовных целях. Во время оккупации Минска Нинель Максимовна, забыв о своей коммунистической морали, вышла замуж за полицая и поселилась в восьмом подъезде нашего дома. При встрече со мной отводила глаза в сторону, как бы не замечая меня. А мать сказала: «Сучка полицейская».
В школе был кружок хорового пения. Учитель пения, он же преподаватель белорусского языка, Александр Александрович Егоров, не знаю из каких соображений, разучил с нами международный гимн пролетариата «Интернационал». Когда в класс заходила приезжавшая комиссия, мы поднимались из-за своих парт:
Вставай, проклятьем заклейменный
Весь мир голодных и рабов...
Члены комиссии улыбались, одобрительно кивали головой.
Американские коммунисты
... Где-то к концу тридцатых годов наши соседи Милевичи получили новую квартиру. Вместо них поселились американские коммунисты, приехавшие из США. По национальности — литовцы. Они привезли с собой столярное оборудование. Старика Ионаса устроили заведующим столярной мастерской при Доме правительства. Его жену Ангелину — переводчицей в Академию наук. Жизнь в такой собачьей конуре их не очень устраивала. Шукисы приходили с работы угрюмыми и недовольными. Они поняли, что их надули, пообещав райскую жизнь в недалеком светлом будущем. Сидя на кухне, Ангелина показывала нам фотографии своего коттеджа на зеленой лужайке, рядом стояли две легковые машины. Мать спросила: