Они прошли по аллее и устроились на одной из лавок с высокими изогнутыми спинками, у самого фонтана. Вода взлетала в воздух и искрилась в солнечных лучах. За стеной деревьев кремовым пирожным проглядывало здание театра. Время в Александровском сквере застыло и давно уже никуда не спешило.
Это умиротворение исцеляло Пилигрима. Он чувствовал, что в подземной бирже та часть его, которую он не любил и опасался, напряглась. Еще бы, там для нее охотничья территория! А здесь только покой, и человек вновь брал верх над зверем…
– Нашла! – торжественно объявила Рада.
– Что ты там уже нашла? Ты так и не объяснила, зачем тебе срочно понадобились соцсети.
– А это не соцсети, это внутренняя база данных толмачей.
Пилигрим прекрасно знал, что толмачи следят не только за приезжей нечистью. Им полагалось знать обо всех нелюдях, селившихся в городе – а нелюди, в свою очередь, должны были подавать сведения добровольно, чтобы не нарваться на проблемы с градстражей.
У градстражи была такая же база данных, и Пилигрим мог бы заглянуть туда, но ему сейчас хотелось смотреть не на экран, а на вековые деревья.
– Ты нашла этого кладника? – догадался он.
– Ага, с таким именем, как у него, это несложно. Кладников вообще в Минске мало, меньше десяти, и Марьян среди них только один. Полностью это чудо зовется Марьян Охримовский, под этим именем и живет в мире людей. Работает директором банка, вполне стандартное прикрытие для кладника.
– Преступления когда-нибудь совершал?
– Не привлекался, – уклончиво ответила Рада. – Но ты же знаешь: есть разница между «не совершал» и «не доказали». Любопытно другое… Среди тех подозрений, с которыми связан Марьян, никогда не было нелегальной торговли артефактами. Так что почему Канзабуро-сан искал именно его – непонятно.
– Но мы ведь и не уверены, что теннин хотел продать артефакт, это больше твоя идея. В чем подозревали кладника?
– В том, в чем обычно подозревают кладников – в нелегальном исполнении желаний.
И тут Пилигрим наконец вспомнил подвох, связанный с этим видом нечисти. Кладники испытывали постоянный голод. И никакое количество еды не могло его заглушить, он кружил над ними днем и ночью, как стервятник. Этот голод лишал их возможности радоваться всем своим богатствам, всей власти, что им доставалась. У них все было – а несчастье все равно отказывалось их покидать.
Единственным, что могло приглушить этот жуткий голод, была энергия чужой души. А чтобы ее получить, кладник заключал сделку с человеком – дарил богатство, взамен же получал чужую радость, которая делала его собственное существование чуть лучше.
Легенда гласила, что был лишь один способ полностью заглушить голод: для этого кладнику полагалось отказаться ото всех своих богатств. Но ни один кладник так и не решился проверить, правда это или нет. Всем им почему-то казалось, что без золота жизнь уж точно не мила.
Еще в двадцатом веке кладникам запретили заключать контракты с людьми. Но отказаться от чужого счастья не так-то просто, и где-то в тенях желания все равно исполнялись. Наименее удачливых кладников ловила за такое градстража. Те, кто поумнее да поопытнее, оставались под подозрением, а наказание так и не получали.
Марьян Охримовский был из второй категории. Слухи о том, что он похищает энергию души сразу у нескольких людей, ходили давно. Но за руку его никто не ловил, а доказать такую магию было невозможно.
– Он не будет с нами говорить, – указал Пилигрим, просматривая личное дело Охримовского. – Ни с тобой как с толмачом, ни со мной как с градстражем. Зачем ему это?
– Чтобы избежать проблем с законом?
– Он и так их годами избегает – совершая преступления.
– Ну, это как раз не доказано…
– Вот потому и не доказано.
– Все равно нужно пробовать, – настаивала Рада. – Если он не причастен к исчезновению Канзабуро-сана, ему выгодно поговорить с нами, чтобы выйти из круга подозреваемых.
Пилигрим считал такой аргумент сомнительным, потому что для кладников слово «выгода» имело совсем другое значение. Но спорить он не стал, начать действительно следовало с вежливого разговора.
Банк располагался неподалеку от Александровского сквера и подземной биржи, тут кикимора не ошиблась. Они добрались туда за пять минут и скоро стояли перед старым зданием, затерянным на узкой улочке. Здесь, в центре, Минск был особенным: он казался куда старше собственного возраста, он будто сошел с древних гравюр. Все эти дома в пастельной штукатурке, камни на мостовой, кованые указатели и ограды… Их не портило даже соседство неоновых витрин и грубоватой рекламы. Привет из прошлого, просто понятный не всем.