— Hi, my dear boy![13] — я сидел на бамбуковом половике и гадал на картах, в то время как лорд Вейдер отвлек меня.
— Привет, Лорд, как поживаешь? — спросил я, вспоминая конкурс свастик в школе и турне по африканскому континенту с увлекательным изгнанием дьявола из непокорной национал-сатанистической души.
А он в ответ лишь смотрел на меня и глубоко дышал, сканируя мою душу сквозь призму своих черных линз, тщательно скрывающих его истинный взгляд и помыслы.
Человеку плохо, вызовете врача! Боже, он упал в обморок.
Дарт Вейдер зажег лазерный меч. Красный клинок скупо отражался на его черных лакированных доспехах.
— Константин, как думаете, вы на самом деле real belarusian boy?[14] — честно говоря, вопрос Вейдера немного смутил меня: я не ожидал от него такой прямоты в общении. Я был уверен, если спрошу у него тоже самое, его морда в ожогах покраснеет от стыда.
— Лорд, мы еще совсем не знакомы, а вы меня спрашиваете о таких вещах. Не гоже, лорд Вейдер. В кодекс самурая не входит пожирание мяса рожденных в час полнолуния ящериц…
— Broken Moon[15] 100 %, Костя, вот в чем секрет долголетия.
Опускаются кулисы, в зал входит Адольф Гитлер. В руках у него картина с портретом Мао Цзедуна.
— Идеи иранской революции навеки останутся в нашем сознании, — сказано четко, сказано ясно. — Как вы относитесь к церкви Процесса?
Последний вопрос риторический. Он сделан специально для критиков, дабы потом рассуждать о влиянии копрофагов на современные субкультуры.
Занавес опускается, зал в овациях. Кто может — вскидывает правую руку вверх, кто не может подкидывает в воздух обрубки пальцев, летящих в небо с первой космической скоростью.
— Он будет жить?
— Будет.
Он будет жить. Нервы. Таблетки. Звери в клетке. Нет спасения, скажет разведка.
Я — Костя. Мне тут быть рано. Что значит: «Где тут?»
Идите на хер.
— …чорт! — произнес Венечка.
[во мне что-то кроме меня. Иногда кажется, что я исчезаю]
Я спал. Мне стало плохо. Я просто спал. Дайте мне отдохнуть, и я честно эмигрирую в США и не буду трахать вам больше мозг. Я уеду в США и стану Маяковским. Честно, пожалуйста, только не надо мне делать уколы…
— Ваша цель, товагищ…
— Убивать, товагищ.
— Убивать, товагищ?
— Убивать, товагищ.
Желтое мясо, от сырости и воды. Оно поглощает мозг и поступает вместе с венозным гноем в душу. Все не как у людей. Сосуды сжаты. Плохо. Мало голубого кислорода. Он где-то далеко. Дышать. Глубоко и ровно, чтобы все задумались о моей показухе. Дышать глубоко и ровно. Я этого не хочу, потому что не верю тебе! Я не верю тебе, сука!
Мы слишком разные, поэтому вместе в одном головном мозге или, лучше сказать, процессоре находиться не можем.
Кладите его на носилки.
3
Когда я постучал в металлическую старомодную дверь, ее мне открыл Ботан. Одной рукой он держался за ручку, а во второй у него была книга, с чем он не расставался.
— С возвращением домой! — он улыбнулся, обнажив желтые кривые зубы. Я поднял левую руку вверх и зашел в квартиру после недельного отпуска в больнице.
У вас слабое сердце, вы должны постоянно носить с собой валидол.
— Философ дома?
Почему именно он? Обычно я интересовался Олесей, но та, скорее всего, уже ушла. Она часто уходила вечером и возвращалась лишь глубокой ночью. Или утром. Иногда я сквозь сон слышал как подъезжает машина, дверь закрывалась, стук каблуков, и Олеся ложилась отсыпаться…
— Он… ну, в общем, он в комнате.
Философ, как обычно, опять бухает. Сколько я знаю этого человека, он всегда бухает и очень редко ходит на пары [а сколько я его знаю?]. У него нет цели учиться и, наверное, жить дальше. Он не видит в этом смысла. Вообще, Философ единственный из нас, кто знает, в чем смысл жизни, но он никогда нам об этом не расскажет [если бы я придумал Философа, то это был бы Философ].