— А ты что делаешь? — глупый вопрос к Ботанику. Он всегда читает разную энциклопедическую муть.
— Читаю про отравляющие боевые газы первой мировой войны, — он гордо произнес свою речь, и дверь за моей спиной захлопнулась.
— Идиот ты… — я часто говорил всякие «приятные» вещи моему сокамернику.
…Раздайте людям оружие, будьте добры…
Каждый Божий день не обходился без посылания «на три буквы» Ботаника. В ответ мне он ничего не сказал и молча потопал на кухню, где пахло соевыми сосисками и жареной картошкой. Ботаник забаррикадировался в своих нескольких квадратных метрах.
Я же пошел в свою комнату с единственным желанием бухнуться на матрас и вырубиться на пару суток сразу. В голове после моего срыва все очень сильно гудело, и периодически я терял связь с реальностью.
Впервые после недельного больничного заключения я поваляюсь в комнате без обоев, с запыленным и древним, как Советский Союз, ламинатом.
У вас неправильные взгляды на жизнь. Примите снотворное.
Прости меня, Бог, за грехи мои. Просто не могу смириться.
В комнате я увидел свою аккуратно застеленную кровать и неубранную Олеси. Она, видимо, спешила, не ожидая моего скорого возвращения из храма бесплатной медицины. Но, явно питая некие зачаточные позывы к порядку, она все же застелила мое ложе.
Я лег на матрас, закапал нос нафтизином, к которому уже год как пристрастился. Капли отдали горечью в горле. Где-то вдалеке раздавался шум ночной электрички Осиповичского направления.
Dark side of the Force.
Спокойной ночи, Беларусь. Спокойной ночи, Минск. Я тебя ненавижу!
О, Боже! Они стреляют по мирным гражданам!
Проснулся поздно ночью: домой пришла Олеся. Проснулся из-за открытой форточки, которая стала катализатором мощного хлопка двери в мою комнату.
Олеся села за мой стол и облокотилась на него. Волосы у нее были плохо расчесанные, поэтому тень от лампы наполнилась загадочными узорами волосинок, отделившихся от основного пробора. Я, все еще сонный, перевернулся на другой бок и уткнулся лицом в стену.
Тем временем Олеся взяла карандаш и принялась разрисовывать мой стол разными сердечками, и ангелочками, и прочими некрореалистическими символами. Особенность данного процесса была в том, что я ни разу не видел, как Олеся рисует на листике — она использовала исключительно столы, стены, обложки тетрадок, коробки, всякую косметическую утварь. Если собрать ее добродушные рисуночки в тетрадку, то получилась бы неплохая подборка картинок для школьниц младших классов.
— Здорово… — заявил я о себе. После строгого распорядка, царившего в больнице, ненормированный рабочий день казался мне просто дарованной с неба самодержавной властью над собой.
— Привет, Костик, — в тайных правилах общения с Олесей был один пункт: если она меня называет уменьшительно-ласкательно, значит, хочет поговорить о чем-то серьезном и проблемном. — Как у тебя здоровье? Я думала, ты домой поехал, а потом уже позвонили…
— Готов нести цивилизацию народам Африки… — прокомментировав состояние своего здоровья, я сел на кровать и круговыми движениями кулаков принялся тереть глаза до очередного покраснения.
Через несколько минут я встал, потянулся и решил сходить в туалет после столь долгого сна. Отперев скрипучую дверь, я направился к белой узенькой дверце с нарисованной на ней подковой. Видимо, хозяин квартиры узрел в своем унитазе некий сакральный смысл, способный нести удачу людям. Подойдя ближе к двери, я услышал загадочное бульканье и бурление, идущее в разрез с инопланетными сигналами нашего смывного бочка.
Поразмыслив логически, я сделал вывод, что в туалете паленая водка самым наглым образом покидает внутреннее трехмерное пространство Философа и что сейчас, во время столь важного психологического эксперимента, его лучше не отвлекать.
Я зашел в ванную с вечно протекавшим краном, и, пустив холодную воду, справил свою малую нужду прямо в голубую керамическую раковину, своей пышностью напоминающую мне общественные туалеты в провинциальных домах культуры.
Я глянул в зеркало на свои красные мешки под глазами, сполоснул щеки в холодной воде, обтерся жестким черным полотенцем Ботаника и вышел из ванны под звуки блевотного оргазма. Вероятно, паленка из последних сил пыталась задержаться в желудке у Философа.
Философ так разошелся, что мне уже стало страшно и в голову полезли мысли о номере телефона 103… Но потом я подумал о том, что если братья в белых халатах приедут и хотя бы немного поговорят с Философом, то университет он будет заканчивать на заочном отделении, сидя в психушке. Это было, конечно, прикольно, но весьма жестоко с моей стороны.