Когда я вернулся в комнату, то Олеся уже лежала головой на моей подушке с распущенными волосами и грустными глазами, словно вспоминала детство и рекламу молочной компании «Домик в деревне».
— Чего грустишь? — спросил я и присел рядом с ней. Она в ответ лишь скорчила гримасу, означающую, что именно сейчас она об этом говорить не будет, а если и будет, то совсем не о том, о чем хотела бы.
Я глянул на электронные часы, отстающие на три минуты каждую неделю. Меня не было неделю. А значит, сейчас был ровно час ночи. Еще два часа пройдут, и по заверению американских хорроров наступит час активизации сил Адской Конфедерации, или Соединенных Штатов Ада — разницы между которыми нет.
Я ладошкой принялся гладить распущенные волосы Олеси, блестящие при свете сорокаваттной лампочки, держащейся на куске провода в самом центре плохо побеленного кривого потолка.
Она слегка повернулась ко мне и глазами мне улыбнулась. А я продолжал гладить ее волосы и чувствовал себя сейчас хорошо — не так, как обычно. Обладал душевным единством.
— Выйди на секундочку, я переоденусь… — добродушно сказала она и привстала.
Я кивнул головой и решил сходить на кухню в поисках куска чего-нибудь съестного и неиспорченного.
Но в старом холодильнике, который будет работать даже в случае ядерной войны, не было ничего, кроме трех бутылок «директорской» водки, принадлежащей Философу.
Благо, в деревянной хлебнице лежал кусок относительно свежего батона, который я зажевал всухомятку. Потом я попил противной воды, мало того что не кипяченой, так еще и хлорированной. Хлорировалась она на случай, если вдруг придется из воды делать хлористое химическое оружие, добавив чуть больше «очищающих» ингредиентов.
Когда я постучал в дверь и услышал Олеськино «да», я уже видел ее не в мини-юбке и броской цветастой кофточке, а в серой пижаме, которую, вероятно, ей подарили родители на один из дней рождения. Позже она мне расскажет, что это был подарок на рождество ее старшего двоюродного брата, который погиб во время прохождения службы в армии. Сошел с ума, сбежал с товарищем из части и, расстреливая всех на своем пути, забаррикадировался в детском садике, где и был убит своими же сослуживцами…
Сейчас Олеся пошла смывать дорогую западную косметику со своего обычного, но красивого белорусского лица, и скоро она предстанет предо мной такой, какая есть на самом деле: нагая в душе, и одновременно не закованная в доспехи современной моды снаружи. А я сел за стол и принялся разглядывать то, что мне нарисовала Олеся.
Как я и предполагал, ничего особенного: пару сердечек-звездочек. Позади в углу появился рисунок девушки, сидящей на лавке и смотрящей ввысь — в звездную топь. Вскоре она вернулась в комнату, выключила свет и легла на матрас. Олеся будет спать, а я буду сидеть и читать старый советский учебник по какому-нибудь предмету: не мешало бы нагнать учебу, чтобы потом не было проблем. Хотя судя из учебников, которые нам выдавали, современная наука уже давно их перегнала на несколько десятилетий вперед, а мы, как останки железного занавеса, продолжали поднимать невыносимо тяжелый булыжник ушедшего на дно мирового океана государства…
Часы шли, я углублялся в чтение, Олеся уже спала, иногда ворочаясь. А я читал.
— Нет… — тихий голос за спиной, по которой пробежала дрожь. Сердце застучало словно токарный станок.
Я резко обернулся, готовясь встретить призраки людей, расстрелянных НКВД. А это было всего лишь Олеся. Она скинула с себя одеяло и сейчас лежала на спине, раскинув ноги и закрыв лицо руками.
— Нет, заберите… — произнесла она слова и затем еще несколько невнятных звуков. Меня пробило на дрожь от внезапного испуга. Я встал со стула и хотел укрыть ее одеялом, чтобы не простыла. Однако, когда я подошел к ней, она начала колотить кулаками по полу, а ее тело бросило в метания, схожие с конвульсиями.
— Проснись! — сказал я обычным тоном, надеясь на магическое действие своих слов. Тщетно. Она вдруг перевернулась на живот, словно неведомый демон насиловал ее прекрасное тело и лил бочки кипящей крови на нежную душу, еще не окрепшую от суровой жизни в большом городе.
Я взял ее за плечи и со всей силы тряхнул. Олеся вновь перевернулась на спину одним стремительным движением, резко открыла глаза и таким же быстрым движением села и прокричала.