Я, наконец, как старший, призываю тебя к дисциплине.
Ты не пойдешь туда.
- Пойду-и все сделаю. Ты забываешь, что там сзади пустырь.
- Не забываю я этого, но ты пойми: там четыре корзины, вес их тебе известен.
- Знаю, давай ключ, или я сломаю дверь и провалюсь.
Фома прикрыл глаза, поскреб подбородок, подумал:
"А, пожалуй, это самое верное... мои планы никуда не годятся", - и махнул рукою.
- Ладно, но взвесь, обдумай. Нужно пять человек.
Слышишь? Заучивай этот адрес, там у ворот будет ждать женщина. Передашь поклон ей от меня, а она назовет тебя по имени. Знаешь, где это? Ключ над дверью за карнизом. Но я повторяю: подумай, чтоб не вышло глупости.
Если раздумаешь, обязательно сообщи мне, слышишь?
XIV
В полутьме под ноги подбегали тротуарные столбикп, и Федя сошел на мостовую. Камни кракали под ним, из лужбрызгало месивом, из домишек подмигивали огонькп.
Он размахивал руками и, обдумав все, пробормотал:
- Врете, я сделаю!
В город он вернулся с четырьмя товарищами. Как и он, они были в коротких ватных рабочих пиджаках, в,кепках, понурые, одинаковые, и шли за ним гуськом. С моста он увидел у пивной человека с зонтиком, прикусил губу и пошагал по колдобинам набережной. Свет и мостовая оборвались. Человек с зонтиком постоял у последнего фонаря и неохотно двинулся в темноту. "Дурак ты с зонтиком, а не сыщик", про себя сказал Федя, сворачивая к домам, и пропустил товарищей в лохматый остов полусгоревшего сарая:
- Тссс...
Ноги сыщика расползались. Он дышал хрипло, не смел кашлянуть и часто перекидывал с руки на руку зонтик. Поровнявшись с сараем, он остановился, перевел дыхание и побрел дальше. Всплески грязи под его ногами утонули в шелесте мелкого дождя. "Поищи там", - усмехнулся Федя, дергая крайнего товарища, и остальные ощупью двинулись за ними к огородам. Они увязали в жхгрной земле, на канавах брались за руки. Федя с пустыря глазами нашел дом Саши и кивнул темноте в окнах типографии: "Не приходили еще". В руке его засерел аккуратный булыжник, и он подал его Луке Коростелеву:
- На, подкрадься с пустыря вон к тому дому, притаись и жди. Если подъедут или подойдут жандармы, бей булыжником в крайнее окно и убегай. Подкрадывайся тихо, в переулке шпики. Если попадешься, притворись пьяным и валяй дурака. Бери вот...
Федя вложил в руку Лука недопитую отцом сотку водки:
- Хлебни, чтоб разило от тебя, и помни: всех твоих слов, если влопаешься, два: пьян был, как попал на пустырь, не помню.
Коростелев ожегся водкой, шепнул:
- С глотка не опьянеешь, - и двинулся в темноту.
Остальных товарищей Федя повел к забору:
- Если услышите, что жандармы пришли, не ждите долго и не вздумайте выручать меня. Ну...
Двое подсадили его. Он исчез за забором, настороженно прокрался по мокрой листве во двор, вспомнил весну и, в ответ на тогдашние слова Фомы, подумал: "Хорошо, что пса нет, с псом ничего не вышло бы". Он воровато ощупал, заперты ли ворота и калптки, съежился при мысли, что на стук может выйти старуха, и щелкнул пальцем в коридорное окошко.
- Кто там?
Голос Саши отдался в нем ликованием.
- Это я, Саш, отопри, - выдохнул он.
- Что ты?
- Тихо, тссс...
Федя прикрыл за собою дверь и полами пиджака обвернул мокрую, в пятнах мыла, пахнущую бельевым паром Сашу. Его шопот развевал возле ее уха волосы и обжигал удивлением: "Вот кто чулочницы! Вот где печатались листки!" Дыхание и шопот Феди пьянили и лихорадили Сашу.
- Поняла? Тссс... слушай...
Вновь шуршали слова, и вновь Саша обмирала: "Вот почему он не подходил к дому! Вот какой зарок у него!"
- Надо скорее, слушай...
Сашины руки высохли под пиджаком на широкой спине, она обхватила ими близкую жаркую шею. Федя отвел их.
- Не надо, притти могут, И тебя и мать будут допрашивать. Матери ни слова, будто ничего не знаешь, а сама запомни: познакомились мы прошлым годом на рождестве, на главной улице. Я увязался за тобою, проводил тебя, стали видеться, гулять. Весною поссорились, ты не выходила ко мне. На пасху я зашел с каким-то человеком. Онквартиру снимать, а я-так, чтоб матери глаза отвести и помириться с тобою. Поняла? Ну, повтори, нет, повтори...
Ну, когда познакомились? Где? Вот, дальше...
Саша шевелила губами, гладила Федю, слышала, как подрагивает он от нетерпения, и прижала к его лбу ладонь. Мать два раза окликнула ее и наконец вышла с лампой:
- Да с кем ты тут шепчешься?
Федя опустил руки и отвернулся, но старуха узнала его и улыбчиво заворчала:
- Во-от, нашли время секретничать...
Саша обняла ее, легонько втолкнула обратно в комнату п на задвижку заперла за нею дверь:
- Давай выносить.
Федя нашел за карнизом ключ, без света нашарил в типографии корзины, приподнял их-тяжелы-и отстранил Сашу:
- Я сам, открывай двери, да тихо, тихо...
Он тихо выставил корзины в коридор, оттуда перенес их на крыльцо-и во двор. В переулке раздались шаги и голоса. Саша кинулась помогать Феде, исчезла за сараем и вернулась со скамейкой. Федя стал на нее, через забор спустил на руки товарищей корзины, втолкнул в землю ключ от типографии и до хруста обнял Сашу:
- Так помни: больше ни слова, а то запутают. Ну, до завтра... Да убери скамейку и притруси листьями следы.
Саша гладила полу его пиджака и шевелила губами:
- Ты ж осторожно, Федя, Федя...
- Иди, иди...
Шорканье сапога по забору приглушил дребезг разбитого Коростелевым окна. Товарищи подхватили Федю и повлекли к корзинам:
- Жандармы, надо скорее, а то кинутся сюда искать Луку.
- Берите, ну...
Корзины со скрипом врезались в плечи и поплыли к огородам. Со стороны домика темноту прорвал вопль старухи:
- Саша-а-а! Ломятся 11 Кара-у-улП
Ворота и калитка сыро гудели под ударами звякающих шпорами ног. Сзади и с боков чавкала земля, чудилось набегающее хриплое дыхание погони, и темнота забилась в глазах...
XV
- Стой! Кто такие?!
- Рабочие с поезда!
- А куда идете?
- На Собачий край. Не тяни, нам с зари на работу.
Твердые голоса, пиджаки и кепки успокоили сторожа.
- Да я разве не понимаю? Только уж больно тут ворье пошаливает.
Потным от натуги спинам стало легче, и корзины закачались в сторону окраины. В глухом, потонувшем в грязи переулке Федя увидел у ворот женщину в платочке и сказал ей:
- Здорово, от Фомы поклон привезли.
- Спасибо, Потап, заходите во двор.
Женщина велела поставить корзины на дрова и почти вытолкала всех за ворота:
- Уходите, да по одному и врозь, врозь...
Федя вышел последним, шепнул товарищам:
- Шагайте, я останусь, - и прижался к забору.
Чавканье грязи под ногами товарищей отдалялось, черные кепки мелькали на мутном зареве далеких огней и по одной скрывались за углами. Федя прошел вдоль домов по одной стороне переулка, затем по другой и опять припал плечом к забору: "Хорошо". Во дворе раздались шаги -и голоса, захрустели корзины, за домом затрещал забор. "Дальше переправляют", улыбнулся Федя. За ворота выбежала женщина и настороженно приблизилась к нему:
- Что, нализался, к забору льнешь?
- Это я, я; остался проверить, не привели ли шпиков, - шепнул Федя, протягивая руку.
Женщина недоверчиво приблизила к нему глаза и хмуро шепнула:
- Здесь живут не маленькие.
- Вижу, - усмехнулся Федя, но женщина оборвала его:
- Напрасно видите. Убирайтесь отсюда, да стороною, стороною...
Федя потупился, передвинул ушедшие в грязь ноги и побрел на фонарь газового завода: "Молодец тетка!"
Окраина утопала в жидком месиве, не шевелилась и уходила в сон. Сквозь окна прорывались мужские голоса, детский плач и выкрики женщин.
Федя месил в мутных полосах света грязь и усмехался Фоме: "Что, чортушка? А ты решеткой пугал. Погоди,наша машина еще застучит".