- Нам бы поговорить, Катюш… - спокойно говорю я.
Она вздрагивает. Ежится, словно от холода. И качает головой.
- О чем?.. – произносит она. – Зачем?..
Я готов ответить на оба ее вопроса. И мне очень хочется это сделать. Но для этого я должен видеть ее глаза. Так просто… Сделать два шага и протянуть руку…
Я не успеваю отреагировать, лишь в последний момент, краем уха услышав приближающиеся сзади шаги. А потом сильные руки хватают меня за плечи и, как куклу, с силой отшвыривают в сторону.
Он пролетает мимо меня, обнимает Катю, склонившись к ней и прижимая к себе, словно ребенка.
- Катенька, Катюшенька, родная моя… Что он сделал?..
Он оборачивается в мою сторону, и яростный взгляд его карих глаз вонзается в меня двумя острыми кинжалами.
- Валет, сгинь отсюда!.. – цедит он сквозь зубы.
- Артем… - Катя дергается в его руках, но он не позволяет ей вырваться.
Меня внезапно накрывает волна лютой ненависти.
- А то что? – злобно интересуюсь я. – Снова устроишь мне Париж?
Розин на миг застывает, словно от удара. Потом отпускает Катю и поворачивается ко мне.
- Ланской, ты совсем рехнулся? – в бешенстве сжимая кулаки рычит он. – Я сказал, пошел вон!..
- Артем, нет!
Катя повисает на нем сзади, не позволяя приблизиться ко мне.
- Ну, давай, - уже спокойно говорю я. – Доведи хоть что-то до конца… Хот Арти…
Он снова рвется было в мою сторону, но Катя крепко обхватывает его, словно дерево, не давая двинуться с места.
- Он ничего не знает, Артем, - громко произносит она. – Я ничего не успела… не смогла сказать… Не смогла…
Она поворачивает голову в мою сторону.
- Сережа, уйди пожалуйста.
- Ну уж нет… - взвиваюсь я.
- Пожалуйста!.. – истерично кричит она.
От этого ее крика вздрагиваем оба, и Розин, и я.
- Пожалуйста… - уже тише говорит она. – Если ты хоть когда-нибудь, хоть на одно мгновение любил меня… - она опускает голос до шепота. – Просто… уйди…
Катя больше не смотрит на меня. Обнимая Артема, она что-то шепчет ему, что слышит только он. И его ярость успокаивается. Бросив на меня еще один хмурый взгляд, он снова склоняется над ней.
И я перестаю существовать для них обоих.
Высказанную столь эмоционально Катину просьбу я, все же, выполняю. И убираюсь прочь из зала, оставляя их друг другу.
И эмоции у меня при этом самые противоречивые. Потому что… Да, для них меня может быть и нет. Но увы… Они для меня есть. При чем оба. И что с этим теперь делать я не знаю…
Как и предполагалось, питерские старты откатываю кое-как, с трудом выползая на второе место, не столько за счет своих невероятных талантов, сколько благодаря допущенным соперниками ошибкам. С Мишкой разрыв чудовищный и позорный – почти десять баллов. Следует откровенно признать, что в этом сезоне он выглядит значительно более убедительным чемпионом, чем я.
Вообще “Зеркальному” пока этой осенью не очень везет. Приехавшие со мной в Питер Давид с Артемом почти ничего не показали в своей возрастной группе, а Маша с Диной, словно сговорившись, обе завалили акселя, пропустив на призовые места Лизу, незнакомую мне девочку Шиповенко и… Катю.
Катя… Ох уж эта Катя…
После той отвратительной сцены в гимнастическом зале, которую устроил мне Хот Арти, мое желание общаться с Катериной испарилось начисто. Скажем так, на имевшийся у меня на тот момент минимум вопросов я одной только этой истерикой Артема и абсолютно неожиданным поведением Кати, получил столько ответов, что выяснять или уточнять что бы там ни было дальше у меня не было ни нужды, ни желания. Зачем? Разве и так не понятно?..
Когда, валяясь вечерами на диване в своей американской квартире и вспомная шаг за шагом, минуту за минутой, тот роковой день в Париже, я понял, что это именно Розин испоганил мне снаряжение и довел до падения и до травмы, тогда же мне стала очевидна и фигура его соучастника, а возможно и вдохновителя. Просто верить в это не хотелось. Кто угодно, только не…
Потом, когда я вынудил во всем сознаться Таньку, мне пришлось с досадой признать, что поверить в очевидное придется.
Джокер…
Кто же еще мог скрываться за этим псевдонимом? Да еще и сделать это на столько явно, практически оставив свой автограф на размалеванной клоунской физиономии…
И словно нарочно, в подтверждение моих подозрений, всплыла эта проклятая фотография Вальки со мной… Авер… Эротоман престарелый… Ловелас… Кому же еще ты мог отправить этот потрясающий в своей недвусмысленности снимок? С кем потом вместе можно над всем этим посмеяться… Ведь это так забавно… И лишний раз показывает, чего на самом деле стоит этот всеми любимый выскочка Ланской…
Кто так хорошо знал и ненавидел Таньку, что с такой легкостью и жестокостью сыграл на ее разбитом сердце?
С кем великий Авербаум готов был поделиться сальной картинкой, не опасаясь быть осмеянным или наказанным?
Кто, наконец, имел такое колоссальное влияние на Артема Розина, что тот, не задумываясь, пошел на преступление… И кто может одним лишь словом укротить и заставить его быть спокойным и нежным?.. Даже если за мгновение до этого тот готов был в ярости разбить мне лицо…
Ты была мне другом в детстве, я был влюблен в тебя… Но ты меня отвергла, и мы расстались, не сказав друг другу ни слова на прощание…
А потом, после всего, что произошло, ты ворвалась кометой в мою жизнь, снеся все на своем пути, заставила меня поверить, что я что-то для тебя значу… И снова исчезла, то ли добившись своего, то ли сменив приоритеты…
Харли Куин… Я узнал тебя даже под маской твоего дружка Джокера, которой ты так неряшливо прикрылась.
Катя-Катя… За что же ты так со всеми… За что ты так со мной… И с собой…
Но телефонный номер Джокера, по-прежнему загадочно молчит, храня в секрете злые тайны своего хозяина…
Уже вечером, стоя на платформе Московского вокзала, перед самым отъездом домой, решаю позвонить матери.
- Привет!
- Привет…
Она берет трубку почти сразу. Это значит, что она не занята. Но на всякий случай я должен проявить вежливость.
- Ты можешь говорить?
- Все в порядке, биджо, - спокойно произносит она. - Мы с твоей красавицей как раз собирались пить чай.
У меня по сердцу разливается тепло и умиротворение. Семья… Моя семья…
- Анечка у тебя? - с улыбкой уточняю я.
- У меня, конечно у меня… Возится на кухне. А я наконец-то в волю ленюсь перед телевизором…
Я киваю, сглатывая непрошенный комок в горле. Спохватываюсь, понимая, что она меня не видит. Но Нинель не нужно видеть…
- Других ведь в моем доме больше не будет, - тихо добавляет она. – Правда, биджо?
- Правда, деда…
- Это хорошо…
- Деда…
- Что малыш?
Я не решаюсь сказать ей всего. Мне жаль ее расстраивать. И портить ей вечер. Я жалею, что позвонил… Но ее невозможно обмануть.
- Я хотел попросить… - глубоко вздыхаю и зажмуриваюсь. – Не нужно звонить Семену Мирославовичу по поводу той фотографии… Помнишь?..
Мгновение она молчит, и я слышу лишь ее дыхание на фоне далекой музыки.
- Ты получил ответы на свои вопросы…
- Да…
- И я тоже…
Удивленно распахиваю глаза и вытаращиваюсь прямо перед собой.
- Ты хочешь сказать, что… Что знаешь…
Нинель тихо смеется в трубку.
- Приезжай домой, Сережка. Мы по тебе скучаем…
И после какой-то возни и сдавленных звуков, мне в ухо несется щебет уже совсем другого, такого любимого и милого голоска.
- Серенький… Я люблю тебя…
Прячу телефон в карман, подхватываю сумку и с дурацкой улыбкой счастливого человека захожу в свой вагон. Прохожу по коридору… У нас с дядей Ваней купе на двоих. Поэтому для троих сидящих и меня четвертого там точно тесновато…
- Заходи, Ланской. Гости у нас.
Мураков широким жестом, но без намека на улыбку, указывает на сидящих рядом на противоположной койке Катю Асторную и Артема Розина.
- И дверь закрой, пожалуйста, - тихо добавляет Катя…