— А два часа он с нами покурит?
— Ну да, — подтвердил второй. — Не отпускать же, раз уж поймали. Ну-ка, мил человек, скидывай свой сидор и ложись-ка на брюхо.
Человек недоверчиво покосился на пулеметчиков, но команду выполнил. Он с видимым облегчением скинул с плеч лямки рюкзака и лег на дно окопа. Второй вытащил из петель галифе ремень и ловко связал перебежчику руки за спиной.
— Это ненадолго, всего на два часа, — успокоил он. — Для твоей же пользы. А если ты попытаешься освободиться или бежать, то мы за тобой гоняться не будем. Тебя пуля догонит.
— Хорошо, — согласился человек. — Вы только рюкзак не трогайте.
— Да на хрена он нам сдался? — удивился первый. — В твоем грязном барахле копаться? Кому надо, тот разберется. А если ты захочешь, например, до ветру, то потерпи немного. Нам недолго стоять осталось. Или валяй под себя. Все равно твое обмундирование все в глине.
Через два часа перебежчика привели на командный пункт роты.
Как и на всех участках, где фронт стабилизировался хотя бы на месяц, берлоги командиров, даже младших, были оборудованы на совесть. КП роты располагался в довольно просторном блиндаже с крышей из четырех накатов бревен, способной выдержать прямое попадание осколочной мины. Внутри блиндаж был разгорожен парой плащ-палаток на две неравные половины. На меньшей половине командир роты жил с санинструкторшей, на большей он проводил совещания с командирами взводов. Почти все пространство от входа до портьеры из плащ-палаток занимали стол, сколоченный из снарядных ящиков, и две узкие скамейки из того же строительного материала. На столе лежал планшет и был установлен полевой телефон, дающий связь с батальоном и полком. Для освещения блиндажа использовалась лампа системы — «летучая мышь», подвешенная к потолку.
— Разрешите, товарищ лейтенант? — спросил «первый номер» пулеметного расчета от входа и, не дожидаясь ответа, втолкнул перебежчика внутрь.
За плащ-палатками послышался скрип нар, капризный спросонья женский голос недовольно спросил:
— Ну и кто там еще на ночь глядя? До утра со своей войной подождать не могли?!
— Мы это… — смутился своей бестактности боец. — Мы к ротному. «Языка» взяли.
Снова раздался скрип нар. Это санинструкторша будила командира:
— Сережа, проснись. Тут тебе языка привели.
— Иди ты на хрен со своим языком! — сурово ответствовал юношеский басок. — Дай поспать…
— Да проснись, что ли!.. — не отставала санинструкторша.
Наконец из-под портьеры показались две белых ступни.
Ротный нашарил под нарами сапоги, накинул телогрейку без погон и вышел к пулеметчикам.
Командир роты лейтенант Лизин был «кадровый», то есть не из тех, кого мобилизовали во время войны, а призвали еще до ее начала. Он служил с осени тридцать девятого и справедливо считался одним из самых опытных командиров в полку. Начав службу рядовым красноармейцем, он последовательно прошел все служебные ступеньки до должности комроты, не получив никакого иного образования, кроме курса молодого бойца. И этому было свое объяснение. Командиров не хватало во всех звеньях, кроме Ставки. На Карельский фронт в массовом порядке стали отправлять уроженцев Закавказья и Средней Азии, чтоб возместить колоссальные потери, поэтому командование охотно шло на выдвижение достойных кандидатов в офицеры из солдатской среды при условии их славянского происхождения.
Лейтенанту Лизину шел двадцать четвертый год. Ротой он командовал третий месяц.
— Ну и кого вы мне тут привели?
Лейтенант при тусклом свете лампы рассмотрел залепленного грязью перебежчика, поморщился и приступил к допросу:
— Хенде хох!
Перебежчик без страха и паники смотрел в лицо советского офицера и вызывающе прятал руки за спину.
— Руки вверх, сука фашистская! — рассердился лейтенант и протянул руку к кобуре. — Застрелю!
Пулеметчики потоптались немного и пояснили командиру:
— Так он того, товарищ лейтенант, не может. У него руки связаны.
Стараясь не испачкаться, лейтенант обошел перебежчика и убедился, что руки у него действительно были связаны за спиной.
Внезапно перебежчик открыл рот и произнес на хорошем русском:
— Сообщите в штаб Тридцать второй армии о моем прибытии.
От неожиданности Лизин оторопел настолько, что не понял родного языка.
— Чего? — переспросил он.
— Я приказываю вам сообщить о моем нахождении на вашем КП командующему Тридцать второй армией генерал-лейтенанту Гореленко, члену Военного Совета полковнику Ушакову или начальнику штаба генерал-майору Брагину, — четко и ясно повторил перебежчик.