Когда они приехали к двухэтажному белому дому, стоявшего на дальней половине косы, оказалось, что заботливые Хорхе и Хуанита приготовили для них двоих всего одну комнату. Олег Николаевич нисколько этому не удивился. «Слава богу, — подумал он, оглядывая свое новое временное жилище. — По крайней мере, кровати у нас будут разные».
Проспав с дороги никак не меньше десяти часов, Штейн вышел из комнаты, спустился вниз и, разумеется, обнаружил там Смита, который терпеливо ожидал его пробуждения. С этой минуты, собственно, и начался кубинский отдых Штейна. Открылся он ужином в компании Смита и продолжился на следующее утро поездкой на Гуам, где Смит показывал Штейну поселение самых настоящих индейцев и крокодилью ферму. Олег Николаевич уныло смотрел, как индейцы, ободренные двадцатью долларами Смита, кривляются в каком-то танце и подвывают себе заунывными голосами, как собаки на луну. Плотоядные крокодильи пасти и осклизлые жесткие шкуры реликтовых пресмыкающихся тоже не вызывали у Олега Николаевича ничего, кроме омерзения.
На следующий день Смит повез его смотреть Фуэртэ Эспаньол — бывший испанский форт, построенный полвека назад, но Штейн, имевший представление о правилах фортификации, счел это укрепление скучным и безобразным, как и все, что делают латинос в военном отношении. «М-да… — оценил Олег Николаевич форт, сляпанный горячими испанскими военными. — Наверное, они строили его, исходя из опыта войны Севера и Юга. Сорок попаданий семидесятишестимиллиметровых снарядов, двенадцать попаданий стодвадцатитидвух-миллиметровых фугасных, восемь — стапятидесятидвухмиллиметровых, и все, нет форта. Не на что посмотреть. В этом форте только коз держать».
На третий день Смит повез Штейна в Пинар-дель-Рио, на сигарную фабрику, где делались самые лучшие и самые дорогие сигары в мире. Некурящий Штейн с некоторым интересом смотрел на упитанные голые ляжки смуглых работниц, на которых те скатывали сигары, но через пятнадцать минут это зрелище ему прискучило и он попросил Смита отвести его обратно в Варадеро.
Вернувшись в пансионат, он решительно заявил Смиту, что не намерен больше осматривать местные достопримечательности и более не нуждается в экскурсоводах. Он, полковник американской армии Штейн, будет находиться вот в этом самом пансионате и для спокойствия капитана Смита готов ограничить маршруты своего передвижения только пляжем и ближайшим баром.
Опешивший Смит промямлил:
— Yes, sir, — и больше не навязывался с развлекательной программой.
Из виду Штейна он тоже, впрочем, не терял.
К концу недели полковник армии САСШ почти не вылезал из шезлонга под одним из пляжных навесов, откуда часами смотрел на океан, будто пытаясь разглядеть в дневном мареве расплывчатый силуэт свободного берега Флориды. Целебный океанский воздух гарантировал здоровый сон, и Штейн спал спокойно и крепко. Смит был несколько разочарован более чем предсказуемым поведением своего подопечного. Тот не делал никаких попыток вступить в контакт с кем-либо. Если он не занимал свой шезлонг, то либо ел, либо спал. Капитан Смит занял для себя такой же шезлонг под соседним навесом и наблюдение за Штейном вел оттуда.
На девятый день кубинских каникул под навес к Штейну зашел мужчина лет сорока пяти. На незнакомце была соломенная шляпа, рубашка-сафари с коротким рукавом, короткие полотняные штаны и старенькие кожаные сандалии на босу ногу. Из-под шляпы хитро и приветливо смотрели светлые глаза, овал лица очерчивала аккуратная борода с сильной проседью. Фигурой мужчина обладал крепкой, кожей дубленой и дочерна загорелой, из-за чего нельзя было понять, европеец перед вами или человек, появившийся на свет от невообразимого смешения кровей, какое нередко можно встретить на Карибах. Морщинки, идущие от уголков глаз, говорили о веселом нраве незнакомца, а сбитые костяшки пальцев на руках — о том, что неудачных шуток он не ценит.
При появлении мужчины в непосредственной близости от Штейна Смит напрягся, усилил наблюдение, но, помня о субординации, вмешаться не решился.
— Хелло, мистер, — обратился незнакомец к Штейну. — Кажется, вы один из немногих белых в этих местах, не так ли?
Собеседник находился от Штейна в трех шагах, вокруг был полный штиль и никто не мешал услышать его, говори он хоть шепотом, но этот обладатель седеющей бороды предпочитал говорить так, будто он находится в кузнечном цехе и вынужден сообщить что-то важное коллеге, отстоящему от него по крайней мере метров на двадцать.